Убийство в доме викария - Агата Кристи

Немалого труда стоило мне выбрать день и час, с которогонадо начать рассказ, но я наконец остановил свой выбор на одной из сред, когдамы собрались ко второму завтраку. Беседа в общем не касалась того, о чем ясобираюсь рассказать, но все же в ней промелькнуло нечто, оказавшее влияние напоследующие события.

Разделавшись с куском вареного мяса (надо сказать, наредкость жесткого), который мне пришлось разрезать как хозяину дома, я вернулсяна свое место и с горячностью, отнюдь не приличествующей моему сану, заявил,что тот, кто убьет полковника Протеро, поистине облагодетельствует мир.

Мой юный племянник, Деннис, тут же выпалил:

– Тебе это припомнят, когда найдут старика плавающим влуже крови. Вот и Мэри покажет на тебя, верно, Мэри? Скажет на суде, как тыкровожадно размахивал кухонным ножом!

Мэри служит у нас временно, в надежде на лучшее положение иболее солидный заработок, – она громко, официальным тоном объявила:«Зелень» – и с воинственным видом брякнула треснутое блюдо под нос Деннису.

Моя жена сочувственно спросила:

– Он тебя очень замучил?

Я не сразу нашелся с ответом, поскольку Мэри вслед зазеленью сунула мне в лицо другое блюдо, с крайне непривлекательныминепропеченными клецками.

– Благодарю вас, не надо, – сказал я, после чего онагрохнула блюдо с клецками на стол и вылетела из комнаты.

– Какая я ужасная хозяйка – просто беда, – сказала мояжена, и мне послышались нотки искреннего раскаяния в ее голосе.

Я был с ней совершенно согласен. Жену мою зовут Гризельда –имя для жены священнослужителя в высшей степени подходящее[1].Но на этом все подобающие ее положению качества и исчерпываются. Кротости в нейнет ни капли.

Я всегда придерживался мнения, что священнику лучше нежениться. И по сию пору остается тайной, как мне взбрело в голову умолятьГризельду выйти за меня замуж – всего через двадцать четыре часа после нашегознакомства. Как я полагал до того, женитьба – серьезнейший шаг, который требуетдлительного обдумывания и подготовки, и самое важное в браке – сходство вкусови склонностей.

Гризельда моложе меня почти на двадцать лет. Онапоразительно хороша собой и абсолютно не способна серьезно относиться к чему быто ни было. Она ничего не умеет толком делать, и жить с ней в одном доме –чистое мучение. Весь мой приход для нее что-то вроде цирка или зверинца, созданногоей на потеху. Я попытался сформировать ее ум, но потерпел полную неудачу. И всеболее и более убеждаюсь в том, что служителю церкви подобает жить водиночестве. Я не раз намекал на это Гризельде, но она только заливаласьсмехом.

– Дорогая моя, – сказал я, – если бы ты хотьчуточку постаралась...

– Да я стараюсь, – откликнулась Гризельда. –Только, знаешь, мне кажется, что чем больше я стараюсь, тем хуже получается.Ничего не поделаешь – я не создана для домашнего хозяйства. Я решила, что лучшебросить все на Мэри, примириться с неудобствами и питаться этой неудобоваримойгадостью.

– А о муже ты подумала, радость моя? – укорил я ее идобавил, следуя примеру лукавого, который цитировал Священное писание радисвоих целей: – Она устраивает все в доме своем...

– Но ведь тебе сказочно повезло: тебя не бросили нарастерзание львам, – живо перебила Гризельда. – А то еще и на костермог бы угодить[2]. Стоит ли поднимать шум из-за невкусной еды иневыметенной пыли с дохлыми осами! Расскажи-ка мне лучше про полковникаПротеро. У ранних христиан было одно преимущество – они не додумались ещезавести у себя церковных старост[3].

– Надутый старый грубиян, – заметил Деннис. –Недаром первая жена от него сбежала.

– По-моему, ничего другого ей и не оставалось, –сказала моя жена.

– Гризельда! – строго оборвал ее я. – Я непотерплю, чтобы ты говорила подобные вещи.

– Ну, милый, – с нежностью сказала жена. –Расскажи мне про него. Из-за чего весь сыр-бор разгорелся? Может, из-за мистераХоуза, из-за того, что он ежеминутно кланяется, кивает и крестится?

Хоуз – мой новый помощник. Он прослужил в нашем приходе чутьбольше трех недель, придерживается правил Высокой Церкви[4] ипостится по пятницам. А полковник Протеро – непримиримый противник всех ивсяческих ритуалов.

– На этот раз – нет. Хотя походя он и об этом упомянул. Нет,все неприятности начались со злосчастной фунтовой бумажки миссис Прайс Ридли.

Миссис Прайс Ридли – достойный член нашей общины. Во времяранней обедни в годовщину смерти своего сына она положила в кружку дляпожертвований фунтовую банкноту. Позже, читая вывешенную для сведения паствысправку о пожертвованиях, она была поражена в самое сердце тем, что самойкрупной банкнотой значилась бумажка в десять шиллингов.

Она пожаловалась мне, и я вполне резонно заметил, что она,должно быть, запамятовала.

– Мы все уже не так молоды, – добавил я, стараясь какможно тактичнее уладить дело. – Годы берут свое, от этого не уйдешь.

Как ни странно, мои слова оказали противоположное действие.Она заявила, что творятся странные вещи и она чрезвычайно удивлена, что я этогоне замечаю. После чего миссис Прайс Ридли, как я догадываюсь, явилась с жалобамик полковнику Протеро. Протеро из тех людей, которые обожают скандалить полюбому поводу. Он и устроил скандал. К сожалению, для скандала он выбрал среду.А я утром по средам даю уроки в церковной дневной школе, и это превращает меняв комок нервов, так что я до конца дня не могу прийти в себя.

– Что ж тут такого – надо же и ему хоть чем-торазвлечься, – сказала моя жена с видом праведного и беспристрастногосудьи. – Около него никто не увивается, называя его нашим дорогимвикарием, и никто ему не дарит жутких расшитых туфель, а к Рождеству – теплыхночных носочков. И жена и дочь на дух его не переносят. Наверно, ему приятнохоть в чем-то почувствовать себя важной персоной.