Ночь печали - Френсис Шервуд

Еда успевала заплесневеть за один день, сквозь соломенные крыши домов проникала вода, и капли падали на пол с мерным стуком. Боевой дух войска упал. После четырех чудесных недель в Семпоале они вернулись туда, откуда начали свой путь, — в Веракрус. Они провели в этой стране уже полгода, а все добытое ими золото — подарки от Моктецумы — хранилось, по словам Кортеса, для испанского короля как доказательство необходимости экспедиции.

— Проблема состоит в том, что Кортес хочет в первую очередь заплатить королю, а во вторую себе, — сказал Аду Куинтаваль во время тренировки под дождем. — А как же мы? И наш покровитель губернатор Веласкес?

Аду знал, что слово «мы» не имеет к нему никакого отношения. Как бы ни сложились обстоятельства, ему все равно не заплатят.

— Подойди немного поближе, Аду. Удар! Удар! Удар!

Куинтаваль всегда начинал тренировку так, как будто они фехтовали в первый раз, и произносил вслух названия основных движений. В испанской системе фехтования выпады были запрещены, но Куинтаваль считал себя сторонником французской традиции, интернационалистом, если угодно, и потому применял выпады и другие универсальные приемы.

— Вперед! Шаг! Шаг!

Иногда Франсиско и Ботелло, отправившись на поиски растений, останавливались, чтобы полюбоваться двумя мечниками. Головы они покрывали небольшими парусиновыми капюшонами. Они шли друг за другом, словно маленький караван.

Тем утром на лугах вокруг Веракруса маршировали солдаты. Другие дрессировали лошадей, заставляя их останавливаться и вновь быстро набирать скорость. Они отрабатывали объездные маневры, а руководил ими Альварадо.

— Избранный, и я употребляю это слово с сарказмом, друг мой, — не умолкал Куинтаваль. — Избранный капитан экспедиции. А теперь еще и мэр Веракруса. Держись поближе, держись поближе, Аду. Шаг назад и выпад!

Аду сейчас хотелось присоединиться к Ботелло и Франсиско, чтобы искать с ними цветы, а вовсе не калечить свои запястья этой глупой игрой. С ними он не чувствовал себя рабом, протеже, отцом-исповедником, мальчиком на побегушках.

Тем временем Лапа Ягуара прятался от дождя за дверью кухни. Он шил для себя накидку из темной шкуры оленя, используя вместо иголки и нитки шип магеи и нить из агавы. Он считал, что магею следовало бы боготворить. Из ее волокон делали плотную ткань для шитья накидок и бедняцкой одежды. Из сока магеи гнали пульке, от которой душа воспаряла ввысь. «И как предкам удалось проникнуть в тайну всех даров магеи? — не уставал удивляться Лапа Ягуара. — И как они узнали, что из мягкого хлопка можно вить нитки, из твердого зерна маиса — делать муку, из насекомых и улиток — краску? Как им удалось обнаружить, что под твердой кожурой папайи скрывается восхитительный мягкий плод?»

— Я уверен, что другие нас поддержат, Аду. Ривьера, Кортасар, Кабеса де Вака, Манито, Артуро и мы сами. Кто знает, сколько людей захотят присоединиться к нам, объединиться против Кортеса. У всех, кого я назвал, есть верные люди, которые нас поддержат.

Незаметным движением бровей и легким покачиванием головы Аду попытался дать Куинтавалю понять, что тому не следует быть таким дерзким и говорить так громко, когда он фехтует на лугу. Неподалеку на камне устроился Берналь Диас, и с широких полей его шляпы, лежавшей на голове, словно плоская тарелка, на землю падали капли воды. Его огромные волосатые уши уже навострились, собираясь впитать каждое слово разговора.

— Аду, нет, нет, не подходи так близко. Ты что, хочешь погибнуть? Отступи назад!

— Господин, — мягко сказал Аду, когда их мечи скрестились, — летописец слушает вас. Будьте мудры.

Обернувшись, Куинтаваль увидел Берналя Диаса.

— Может быть, он тоже к нам присоединится.

— Вероятность этого очень мала, господин Куинтаваль. Разве вы не замечаете, как он подбирает каждое слово, будто может собрать их в горсть и съесть? Он привязан к Кортесу, к его кошельку и речам, он привязал к груди Кортеса все свои надежды нитью гордыни. Вам не следует ему доверять.

— Тебе не следует говорить мне «не следует», Аду. Помни свое место.

Ах да, его место — это неправильное место! Он был бессилен, а теперь Куинтаваль хочет втянуть его в свой заговор, заставить играть в этом заговоре свою роль, и Аду затем придется понести наказание из-за их противоестественной связи. Аду знал, что если он будет молчать, то предаст и хозяина, и врага, а если заговорит, то предаст своего хозяина и сам вложит оружие в руки врага. Спасти его могла только полная свобода. Он каждый день думал о своих шансах на побег. Если он отправится на прогулку с Франсиско и Ботелло и исчезнет, сможет ли он уйти незамеченным? А вдруг Франсиско забеспокоится и поднимет всех на ноги, подумав, что Аду потерялся или его взяли в плен индейцы? Если он останется в лесу один, вдалеке от людского общества, не съедят ли его дикие звери? Это казалось слишком высокой ценой за свободу.

Вечер выдался сухой, небо было ясным, и солдаты развели костер в центре площади, единственной площади Веракруса, богатого города Истинного Креста. Все чувствовали себя усталыми и подавленными. Куинтаваль пил пульке и непрерывно болтал, как будто считал себя обязанным заполнить словами тишину. На пламя костра летели ночные бабочки, некоторые из них подлетали слишком близко к огню, и тогда края их темных крыльев вспыхивали. Бабочки отдавались своей огненной судьбе. У костра для слуг, окруженного носильщиками из Семпоалы, Лапа Ягуара веселил толпу, перехватывая бабочек на лету и запихивая их в рот, так что они щекотали мягкими крыльями его небо. Затем он открывал рот и выпускал бабочек наружу. Аду тоже сидел с жителями Семпоалы и рабами. Ему удалось превзойти Лапу Ягуара: он ловил бабочек и ел их. Конечно же, Лапе Ягуара пришлось вступить в соревнование. Все слуги наслаждались этим представлением и спорили на какао-бобы, кто сможет засунуть больше бабочек в рот за один раз.

Обычно Альварадо был душой компании у костра офицеров, пел и играл на флейте, сегодня же он сидел молча, с подавленным видом. Кортес не разговаривал с Альварадо. Если бы он только мог объяснить своему капитану, что Малинцин — всего лишь женщина и двум благородным кавалерам не стоит ссориться из-за такой мелочи…

— Ну что, Альварадо, как дела? — подсел к нему Куинтаваль.

Повернув голову, Альварадо сплюнул комок слизи в темноту и вздохнул.

— Ты из-за рабыни? — поинтересовался Куинтаваль. — Да, не повезло.

— Рабыня есть рабыня. Я прав?

— Альварадо, ты прав: рабыня есть рабыня, раб есть раб. — Куинтаваль покосился на Аду, запихивавшего бабочек в рот у своего костра.

«И этого человека я учил фехтовать, словно аристократа?» — подумал он.

— Женщины — рабыни по природе своей. Они лживы. Она пришла ко мне голая. Ты можешь винить меня за это?

— Конечно же нет. Кортес безумец, настоящий лунатик.

Альварадо вздрогнул. Кортес — лунатик? Он посмотрел на небо. Считалось, что лунатики — это люди, на которых воздействуют фазы луны. В Испании и Италии, а в особенности во Франции, встречались люди, которые при свете полной луны превращались в ужасных волков. Они засыпали в своих кроватях в человеческом обличье, но, когда свет луны становился ярче, на их лицах начинала расти шерсть, клок там, клок здесь, затем шерсть покрывала их головы и шеи, уши удлинялись, становясь остроконечными, зубы превращались в клыки. Увидев, что их руки уже не человеческие, они вставали на четыре лапы, выпрыгивали в окно и бежали в лес на охоту. Им не суждено было когда-либо обрести человеческий облик.