Петр Столыпин. Последний русский дворянин - Сергей Валерьевич Кисин

коллегу по сословию посыпались императору в марте на IV съезде объединенного дворянства. В Государственном совете крайне правые во главе с традиционно обвиняющим всех премьеров в «революционности» Петром Дурново и братом покойного дворцового коменданта Владимиром Треповым, не стесняясь, поносили Столыпина за его аграрные экзерсисы. Сам Витте, страстно мечтающий о возвращении на политический олимп, тоже внес свою лепту, ревниво подтачивая авторитет Столыпина в околовластных кругах.

Премьер пока на это внимания не обращал. С Думой он совладал, в Царском Селе авторитета у него хватало, добрый ангел – вдовствующая императрица Мария Федоровна – горой стояла за удачливого саратовца, левая оппозиция лежала на боку. Государь особым рескриптом от 1 января 1908 года выразил ему свою сердечную признательность за его труды. Причем в числе его заслуг было особенно отмечено «возрастающее доверие населения к правительству, особенно наглядно проявившееся при выборах в 3-ю Государственную думу, и многие отрадные признаки несомненного успокоения страны».

Самое время идти «вперед на легком тормозе».

Земля и воля

Главное, что предстояло решить наконец-таки созданному правительством «под себя» этому составу Думы – аграрный вопрос. Указ от 9 ноября 1906 года, пропущенный по 87-й статье, так и повис в воздухе, движения по нему практически не было. Нужен был законодательный толчок по всей вертикали представительской власти, для чего предстояло убедить общество в крайней необходимости развала общины.

По выражению видного русского экономиста Бориса Бруцкуса, «русская интеллигенция в своей любви к общине и того простого соображения не понимает, что земля-то не размножается». На рубеже XIX–XX веков площадь наделов в ряде районов северно-черноземных губерний стала недостаточной для ведения хозяйства старыми архаическими способами, принятыми в общине, новым же крестьян не обучили. В то же время при качественно ином уровне земледелия и при иных формах землепользования (механизация, селекция, севооборот и проч.) даже на этих наделах можно было вести достойное хозяйство. К тому же община перестала выполнять свою главную социальную функцию – социального страхования крестьян, если так можно выразиться. Она не смогла предотвратить падения жизненного уровня крестьян, голодовок и др.

С одной стороны, логика властей понятна: «миром» легче управлять, с помощью круговой поруки легче собирать налоги, легче удерживать общину от разорения, легче набирать рекрутов в армию. Но с другой стороны, крестьянин, не чувствуя себя полноправным хозяином земли и не будучи уверен, что тот же участок попадет к нему в следующий передел «по едокам», относился к своей работе небрежно и терял чувство ответственности. Не имея собственности, которую надо было бы защищать, он так же небрежно относился и к чужой собственности. Кроме того, малоземелье и избыток практически бесплатных рабочих рук на селе делал ненужным использование техники, поэтому и пахали деревянной сохой, не желая слышать ни о каких диковинных тракторах. Таким образом, экономического стимула не существовало не только в общине, но и в крупном помещичьем хозяйстве, не нуждавшемся в прогрессе при наличии полурабского труда безземельных крестьян, выкуп которых из крепостничества затянулся более чем на два десятилетия после реформы 1861 года. «Не в крупном землевладении сила России, – говорил Столыпин. – Большие имения отжили свой век. Их, как бездоходные, уже сами владельцы начали продавать Крестьянскому банку. Опора России не в них, а в царе».

В этих условиях не могло идти речи ни о какой селекции, ни о какой агрономии и заботе об урожайности, что периодически приводила к жестокому голоду (как в 1891 году) в самой богатой сельскохозяйственной стране мира. Да и древняя система «трехполья», когда треть ценнейших пахотных земель ежегодно «гуляла под паром», уже давно не годилась. «Совесть русской нации» Федор Достоевский еще в 1876 году говорил: «Если хотите переродить человечество к лучшему, почти что из зверей наделать людей, то наделите их землею – достигнете цели».

Начало активного протаскивания «наверх» идеи раскола общины, вероятно, стоит отнести к деятельности в правительстве Сергея Витте. Хотя в начале своей карьеры Витте был убежденным славянофилом и сторонником общины, поддержав закон от 14 декабря 1893 года, запрещавший выход из нее без согласия двух третей домохозяев даже после погашения выкупного долга, как и залог выделенных в собственность земельных наделов и их продажу лицам «несельского состояния». Однако уже спустя несколько лет он кардинально поменял собственное мнение. «С административно-полицейской точки зрения, – писал Витте, – она [община] также представляла более удобства – легче пасти стадо, нежели каждого члена стада в отдельности… Но нельзя жить одним чувством – нужен еще разум… Общинное владение есть стадия только известного момента жития народов, с развитием культуры и государственности оно неизбежно должно переходить в индивидуализм – в индивидуальную собственность, если же этот процесс задерживается, и в особенности искусственно… то народ и государство хиреют. Одна и может быть главная причина нашей революции, это – запоздание в развитии принципа индивидуальности, а следовательно, и сознания собственности и потребности гражданственности, а в том числе и гражданской свободы».

Будучи еще министром финансов, Витте в 1898 году направил письмо Николаю II. По его расчетам, Россия при 130 млн населения имеет национальный доход 1400 млн рублей. Франция при 38 млн населения имеет бюджет в 1260 млн рублей. Австро-Венгрия при 43 млн населения – соответственно 1100 млн рублей. И если бы благосостояние жителей России равнялось благосостоянию австрийских налогоплательщиков, то русский бюджет составлял бы 3300 млн, а если бы французских – то 4200 млн рублей.

В конце XIX века себестоимость производства 1 берковца зерна (163,8 кг) составляла от 70 копеек до 1,29 рубля. Средняя урожайность – 99,2 берковца с десятины (1,09 га). Пахали деревянной сохой (не глубже 1–2,5 вершка – до 10 см в глубину), редко плугом-сабаном. Железные плуги из-за дороговизны железа были по карману лишь зажиточным крестьянам. Бороны в основном деревянные, железные – главным образом у помещиков. Соответственно разрыхляли лишь поверхностный слой. На всю империю лишь 400 заводиков в виде мастерских, которые производили примитивные машины (веялки, локомобили, молотилки, сортировки) и сельхозорудия (плуги, бороны, жнеи) на общую сумму 7,5 млн рублей в год.

Такая несообразность, писал Витте, происходила, главным образом, от неустройства крестьян: «Мы все кричим, что Российская империя составляет 1/5 часть земной суши и что мы имеем около 140 млн населения, – возмущался Витте. – Но что же из того, когда громаднейшая часть поверхности, составляющей часть Российской империи, находится или в совершенно некультурном, диком, или в полукультурном виде. И громаднейшая часть населения с экономической точки зрения представляет не единицы, а пол- и даже четверти единиц».

По инициативе Витте и при поддержке министра внутренних дел Сипягина 22 января 1902 года было созвано Особое