Петр Столыпин. Последний русский дворянин - Сергей Валерьевич Кисин

class="p1">Но для этого необходимо дать возможность способному, трудолюбивому крестьянину, то есть соли земли Русской, освободиться от тех тисков, от тех теперешних условий жизни, в которых он в настоящее время находится. Надо дать ему возможность укрепить за собой плоды трудов своих и предоставить их в неотъемлемую собственность. Пусть собственность эта будет общая там, где община еще не отжила, пусть она будет подворная там, где община уже не жизненна, но пусть она будет крепкая, пусть будет наследственная. Такому собственнику-хозяину правительство обязано помочь советом, помочь кредитом, то есть деньгами. Теперь же надлежит немедленно браться за незаметную черную работу, надлежит сделать учет всем тем малоземельным крестьянам, которые живут земледелием…

Мысль о том, что все государственные силы должны прийти на помощь слабейшей его части, может напомнить принцип социализма; но если это принцип социализма, то социализма государственного, который применялся не раз в Западной Европе и приносил реальные и существенные результаты. У нас принцип этот мог бы осуществиться в том, что государство брало бы на себя уплату части процентов, которые взыскиваются с крестьян за предоставленную им землю.

В общих чертах дело сводилось бы к следующему: государство закупало бы предлагаемые в продажу частные земли, которые вместе с землями удельными и государственными составляли бы государственный земельный фонд; при массе земель, предлагаемых в продажу, цены на них при этом не возросли бы; из этого фонда получили бы землю на льготных условиях те малоземельные крестьяне, которые в ней нуждаются и действительно прилагают теперь свой труд к земле, и затем те крестьяне, которым необходимо улучшить формы теперешнего землепользования; но так как в настоящее время крестьянство оскудело и ему не под силу платить тот сравнительно высокий процент, который взыскивается государством, то последнее и приняло бы на себя разницу в проценте, выплачиваемом по выпускаемым им листам, и тем процентом, который был бы посилен крестьянину, который был бы определяем государственными учреждениями; вот эта разница обременяла бы государственный бюджет; она должна была бы вноситься в ежегодную роспись государственных расходов. Таким образом, вышло бы, что все государство, все классы населения помогают крестьянам приобрести ту землю, в которой они нуждаются. В этом участвовали бы все плательщики государственных повинностей: чиновники, купцы, лица свободных профессий и те же крестьяне, и те же помещики…

Если бы одновременно был установлен выход из общины и создана, таким образом, крепкая индивидуальная собственность, было бы упорядочено переселение, было бы облегчено получение ссуд под надельные земли, был бы создан широкий мелиоративный землеустроительный кредит, – то хотя круг предполагаемых правительством земельных реформ и не был бы вполне замкнут, но виден был бы просвет. При рассмотрении вопроса в его полноте, может быть, и в более ясном свете представился бы и пресловутый вопрос об обязательном отчуждении. Пора этот вопрос вдвинуть в его настоящие рамки, пора, господа, не видеть в этом волшебного средства, какой-то панацеи против всех бед; средство это представляется смелым потому только, что в разоренной России оно создает еще класс разоренных вконец землевладельцев. Обязательное отчуждение, действительно, может явиться необходимым, но, господа, в виде исключения, а не общего правила, и обставленным ныне ясными и точными гарантиями закона. Обязательное отчуждение может быть не количественного характера, а только качественного. Оно должно применяться, главным образом, тогда, когда крестьян можно устроить на местах. Для улучшения способов пользования ими землей оно представляется возможным тогда, когда необходимо, при переходе к лучшему способу хозяйства, устроить водопой, устроить выгон, устроить дороги, наконец, избавиться от вредной чересполосицы. Но я, господа, не предлагаю вам, как я сказал ранее, полного аграрного проекта. Я предлагаю вашему вниманию только те вехи, которые поставлены правительством. Более полный проект предполагалось внести со стороны компетентного ведомства в соответствующую комиссию, если бы в нее были приглашены представители правительства для того, чтобы быть там выслушанными.

Пробыв около десяти лет у дела земельного устройства, я пришел к глубокому убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этот вопрос нельзя, его надо разрешать. В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Вам нужны великие потрясения, нам нужна ВЕЛИКАЯ РОССИЯ!»

Последние слова утонули в овациях. Столыпин никогда не считал себя оратором, но это была его лучшая речь, вошедшая во все исторические сборники. Так четко и конкретно изложить собственный взгляд на будущую реформу! Оппонентам оставалось лишь свистеть в креслах и злобствовать в партийной печати. Самой же Думе в лице ее председателя Головина – закончить прения по аграрному вопросу, передав все законопроекты в аграрную комиссию. Особого смысла в этом уже не было. Судьба этого созыва была практически решена. Оставалось облечь это в правовые рамки.

Социал-демократ Лев Троцкий очень точно расставил акценты: «Нужно опять-таки отдать справедливость Столыпину: безошибочным инстинктом дикаря он быстро ориентировался в чуждой ему обстановке парламентаризма и, не заглянув даже в школу либерализма, он без труда усвоил себе все то, что нужно палачу, чтобы не только казаться, но и чувствовать себя джентльменом. И стоит ему ныне сделать на думской трибуне движение рукой, натертой до мозолей веревками виселиц, и он – как выражается октябристский центральный орган – мгновенно „рассеивает те пугливые сомнения, которые, может быть, шевелились“ в верных ему сердцах».

1 июня Головин получил от премьера записку с просьбой предоставить ему слово, предварительно удалив из зала публику. Вероятно, это была самая короткая его речь в парламенте. Столыпин, как демон смерти, буравил зал глазами и четко доложил о том, что следствие по делу ареста на квартире депутата Озола группы заговорщиков выявило наличие целого «преступного сообщества», в которое входит, само собой, к огромному сожалению правительства, ряд членов самой Думы (следствие обнаружило подлинное или «как будто подлинное» обращение социал-демократов к солдатам с призывом к мятежу). На этом же закрытом заседании Петербургской судебной палаты Петр Камышанский предъявил членам социал-демократической фракции обвинение в подготовке к «ниспровержению государственного строя». А посему парламент должен санкционировать снятие неприкосновенности с 55 левых депутатов, чьи имена попали в поле зрения следствия, как подрывных элементов государства. Премьер выразительно постучал ногтем по трибуне и намекнул на то, что «всякое промедление» со стороны Думы поставит правительство совершенно в безвыходное положение.

Само собой, никто в Зимнем не обольщался. Все были уверены, что большинство Думы не пойдет на выдачу своих. В этом случае самодержец и получал нужный ему повод