Петр Столыпин. Последний русский дворянин - Сергей Валерьевич Кисин

поставил условие: нужная Столыпину статья будет анонимной. В конце концов, и так сойдет. Кто ж не знает стиль профессора истории, кого он обманет, не поставив автограф. На том и порешили.

У Думы появился шанс спастись. Однако руководство кадетов категорически отвергло даже подобный вариант, строго выговорив Милюкову за слишком смелую инициативность. По словам Петрункевича, «лучше жертва партией, нежели ее моральная гибель». То есть наплевать на то, что ежедневно по 7 трупов в стране приносит террор, наплевать, что Россия разлагается заживо, наплевать, что граф Толстой звонит во все колокола, призывая обратить внимание на полное духовное разложение общества под этими кровавыми водопадами. Либеральные профессора, соль земли Русской, готовы ради «морального спасения» своей партии (читай: будущей власти) подать топор Родиону Раскольникову. Трудись, Родя, старушек-процентщиц и их племянниц в России-матушке еще много.

После этого проправительственная газета «Новое время», где работал брат премьера Александр Столыпин (октябрист), вышла с материалом, в котором говорилось о бесполезности уступок кадетам, так как у них нет никакого «нравственного авторитета» над левыми, а «народные желания» отнюдь не совпадают с желаниями кадетов. Сдача им была бы, таким образом, сдачей социалистам. То есть капитуляцией правительства, которое, как известно, «не запугаете».

Как говорил сам Столыпин: «Путник, который идет по звездам, никогда не собьется с пути, но тот, кто бежит за болотными огоньками, в болото и попадет».

Дредноут его величества

Однако, когда дело шло уже, собственно, к перевороту, в Думе предстояло обсудить еще важнейший для премьера законопроект. Тот самый, аграрный, дело всей его жизни, которому и его дедушка Дмитрий под воздействием позитивизма Огюста Конта посвятил большую часть своего созидательного потенциала, устраивая опытные хутора в своих имениях. Проведенный по 87-й статье указом от 9 ноября 1906 года «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования» – первый шажок к реформе, – он должен был утверждаться в Думе.

Статья 1 указа от 9 ноября постановляла: «Каждый домохозяин, владеющий надельною землею на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собою в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли». Выделяя свой полевой надел из общего мирского надела, крестьянин сохранял право пользования общими «угодьями» – сенокосами, пастбищами, лесами и т. д. Домохозяева, выходящие из общины, могли требовать, чтобы общество выделило им участки, по возможности, к одному месту (так называемые отруба). По постановлению 2/3 домохозяев все члены общества переходили к личному владению отрубными участками. А это означало вожделенный раскол общины.

На «столыпинский» вариант аграрного закона насели и слева, и справа. Оппозиция усматривала в нем недопустимое нарушение прав крестьянского мира, насильственное вторжение администрации в социально-экономический строй крестьянской жизни. Не потому, что столь нежную заботу они проявляли об этом «мире» – просто община, по их замыслу, была основой революции, в крепости которой она черпала свои силы. Общине всего лишь надо было дать землю. Как? А просто провести принудительное ее отчуждение у помещиков. Как депутаты, ничуть не стесняясь, заявляли с парламентской трибуны, «мы сюда пришли не выкупать землю через Крестьянский банк, а взять ее». А для этого без призыва Руси к топору никак не обойтись. Вариант же Столыпина начисто лишал их этой возможности.

Правые, в свою очередь, опасались того, что разрушение общины народа-богоносца поведет к обезземелению значительной части крестьянства и к росту пролетариата, который, как пугал их Карл Маркс, непременно станет гегемоном в будущей революции. А стало быть, как в известной формуле иезуитов, «пусть будет так, как есть, или не будет вовсе».

К тому же оппозиция ни за что бы не согласилась, чтобы инициатором земельной реформы, которая являлась главной в партийных программах всех левых партий, стало правительство, поэтому выдвинуло ему в пику собственные законопроекты.

Кадеты сильно урезали свой аграрный проект, сведя до минимума элемент принудительного отчуждения земли за выкуп «по справедливой цене» в 80 рублей за десятину (отказ от постоянного резервного фонда, наделение на местах не по потребительской норме, а в зависимости от наличия свободных земель и др.). Трудовики, как и в 1-й Думе (так называемый проект 104), требовали отчуждения помещичьих и прочих частновладельческих земель, превышавших «трудовую норму», создания «общенародного земельного фонда» и введения уравнительного землепользования по «трудовой норме».

Эсеры внесли проект социализации земли и немедленного уничтожения на нее частной собственности, уравнительного землепользования, социал-демократы – проект муниципализации земли. Большевики защищали программу национализации всей земли. Кто в лес, кто по дрова. При этом никто из господ оппозиционеров не удосужился задуматься над такой ерундовой вещью, как то, что в огромной (на глобусе) империи реально пригодных для землепользования земель было совсем не так уж много. Казенной землицы в России было лишь 140 млн десятин, но это большей частью тундры да пустыни, остальное – уже в крестьянских наделах; всей крестьянской земли – 164 млн десятин, а всей дворянской – 53 млн, втрое меньше, да еще и под лесами большая часть. Иными словами, хоть всех Шариковых в России собери, никак не сможешь обогатить крестьян, лишь незначительные клочки им нарежешь своим «принудительным отчуждением». Которые, само собой, при этом будут обильно политы кровью тех самых дворян, которые вряд ли согласятся на «принуждение».

Землицу-то надо не рвать друг у друга, а учиться нормально обрабатывать. Чтобы брать с десятины не по 35 пудов, а по 80 и 100, как в лучших хозяйствах. Да кого это интересовало, с этого же не сделаешь революции и не получишь такой желаемый портфель!

Тем не менее 10 мая в Думе начались прения по земельным законопроектам. Слово для доклада по собственному законопроекту попросил премьер. Все прекрасно знали, сколь огромное значение Столыпин придает аграрному вопросу и что значит для него принятие именно правительственного варианта переустройства крестьянской. На балконе замерла публика, пресса зашелестела блокнотами, иностранные корреспонденты, которые теперь не пропускали ни единого выступления премьера в Думе, напряглись, левые депутаты нервно заерзали, правые приободрились…

«Национализация земли представляется правительству гибельною для страны, – сказал, в частности, в своей пространной речи Столыпин, комментируя проекты левых, – а проект партии народной свободы, то есть полуэкспроприация, полунационализация, – в конечном выводе, по нашему мнению, приведет к тем же результатам, как и предложения левых партий. Где же выход? Думает ли правительство ограничиться полумерами и полицейским охранением порядка? Но прежде чем говорить о способах, нужно ясно себе представить цель, а цель у правительства вполне определенна: правительство желает поднять крестьянское землевладение, оно желает видеть крестьянина богатым, достаточным, так как, где достаток, там, конечно, и просвещение, там и настоящая свобода.