Весенняя лихорадка - Джон О'Хара

— Леди, он приставал к вам? — спросил полицейский.

— Я только хочу выйти, — сказала Глория.

— Послушайте, патрульный…

— Не суйся, умник, — сказал полицейский и, каким-то непонятным образом сунув руку под пиджак Лиггетта, ухватил его за жилет. Лиггетт не мог пошевелиться. Глорию выпустили, но полицейский продолжал держать Лиггетта.

— Джо, что будем с ним делать? — спросил он. — Ты его знаешь?

— Первый раз вижу. Кто ты такой?

— Могу представиться.

— Ну так представься, — сказал полицейский.

— Если выпустите меня, представлюсь.

— Джо, встань позади него на всякий случай.

— Да я ничего не сделаю.

— Ха, конечно, ничего. Ты, приятель, выбрал неподходящее место, чтобы пытаться сделать что-то, так ведь, Джо?

— Пусть попытается, тогда поймет.

— Кстати, я очень близкий друг Пэта Кейси, если хотите знать, — сказал Лиггетт.

— Друг Пэта Кейси, — произнес полицейский. — Джо, он называет себя другом Пэта Кейси.

— Да и пусть себе, — сказал Джо.

Тут полицейский дважды, с размаху и наотмашь, ударил одной рукой Лиггетта по лицу.

— Друг… Пэта… Кейси. Не пытайся напугать меня, сукин сын. Мне плевать, если ты друг папы римского, всякий… ублюдок… будет… запугивать меня… своими друзьями. Теперь пошел отсюда. Пэт Кейси!

Лиггетт почти ничего не видел. В глазах стояли слезы от ударов по носу.

— Черта с два я уйду, — сказал он и приготовился драться. Полицейский быстро, сильно толкнул его, и Лиггетт упал на спину. Стоявший позади Джо опустился на колени, и от толчка он перелетел через него. Упал Лиггетт за дверь бара, на лестничную площадку, двое мужчин принялись пинать его и пинали, пока он не отполз и спустился по лестнице.

Шляпы у него не было, он почти ничего не видел, одежда перепачкалась на грязном, заплеванном полу, падая, он сильно ударился копчиком, из носа шла кровь, во всем теле ощущалась острая боль от ударов ногами.

Невозможность отвечать ударами на удары, когда тебе терять уже нечего, ужасна, и Лиггетта охватила слабость. За несколько минут его избили сильнее, чем когда-либо до того, он знал, что мог бы драться, пока его не убили бы, но эти мерзавцы не дали ему такой возможности. Снаружи мир был равнодушным, может быть, даже дружелюбным, но снаружи не было драки. Драка была внутри, наверху, и ему хотелось вернуться и драться с этими двумя; без правил, бить кулаками, ногами, головой, кусаться. Только он стоял теперь лицом к улице, повернуться было очень трудно, и в глубине души сознавал, что у него не хватит сил подняться по лестнице. Если бы его перенесли наверх и внутрь, он бы дрался, но лестница была ему не по силам. Послышалось, как наверху открылась, потом закрылась дверь, и к ногам Лиггетта упала его шляпа. Он с трудом нагнулся, поднял ее, надел на избитую голову и пошел к проезжей части. Ввалился в такси. Водитель не хотел пускать Лиггетта, но побоялся его переехать. Когда он спросил: «Куда?» — дверцу машины открыла Глория.

— Порядок, я знаю его, — сказала она.

— Хорошо, мисс Уэндрес, — ответил водитель.

— Уходи. Не лезь в мое такси, — сказал Лиггетт.

— Поезжайте на Хорейшо-стрит, двести семьдесят четыре, — сказала Глория водителю.

— Ладно, — сказал водитель и протянул руку назад, чтобы захлопнуть дверцу.

Лиггетт поднялся и распахнул ее, бормоча:

— Я никуда с тобой не поеду.

Глория попыталась остановить его, но не особенно усердно. Было мало толку пытаться, а улицы были полны людей, маленьких людей, выходящих из мехового центра и толпящихся у южного входа станции метро «Таймс-сквер». Она увидела, что Лиггетт сел в другое такси.

— Ехать за ним? — спросил ее водитель.

— Да, пожалуйста, — ответила она.

Не доезжая квартала до дома Лиггетта, Глория попросила остановить машину и видела, как он вышел из такси, как швейцар расплатился с таксистом.

— Поезжайте на Хорейшо-стрит, — сказала она.

Эдди не открыл дверь, хотя Глория звонила пять минут. Она оставила ему записку и поехала домой.

Когда Нэнси и Пол Фарли приехали к Лиггеттам, на улице еще можно было читать газету. Нэнси надела платье из набивного шифона, Фарли — смокинге шалевым воротником, мягкую рубашку, широкий пояс вместо жилета и лакированные бальные туфли. Туфли были старыми, слегка потрескавшимися, в руке он держал серую фетровую шляпу, явно не новую. Эмили задалась вопросом, откуда у нее взялась мысль, что Фарли будет одет как персонаж с театральной программы. Откуда? От Уэстона, разумеется. Где же, где Уэстон? Что случилось в Филадельфии?

— Добрый вечер, миссис Фарли, мистер Фарли. Пойдемте сюда, думаю, здесь попрохладнее.

— Здесь прохладно, правда? — сказала Нэнси.

— Этот дом строил Бобби, — заметил Пол.

— Наш друг, — объяснила Нэнси. — Архитектор Роберт Скотт. Вы его, случайно, не знаете?

— Вроде бы нет, — сказала Эмили. — Так, Мэри. Все, что нужно для коктейля. Мистер Фарли, вы не против, если я поручу эту работу вам? Мой муж не вернулся! Утром он поехал в Филадельфию, я ждала его к четырем, но, возможно, ошибалась. Может быть, он имел в виду четырехчасовой поезд, который приходит, по-моему, в шесть. По пути Уэстон мог заглянуть в контору. Должно быть, дело важное, не позвонить — это совершенно на него не похоже.

— Что ж, главное — дело тут не в здоровье, — сказал Фарли. — То есть не в его отсутствии. Увидев Уэстона в воскресенье, я обратил внимание Нэнси на то, как хорошо он выглядит.

— Да, я видела его только мельком, но заметила это, — подхватила Нэнси. — Он всегда производит впечатление сильного человека.

— Да, не как большинство людей, занимавшихся в колледже спортом, — сказал Пол. — Обычно они… — И обрисовал руками большой живот.

— О, так он был спортсменом? — спросила Нэнси.

— Да, гребцом в Йеле, — ответила Эмили. — По-моему, Уэстон держит себя в форме. Зимой играл в королевский теннис.

— О, вот как? — сказал Пол. — Должно быть, это замечательная игра. Сам я никогда не играл в нее. Занимался то обычным, то американским сквошем[37], этой зимой играл в ручной мяч, но в королевский теннис ни разу.

— Я не могу отличить один от другого, — сказала Нэнси.

— Я тоже, — улыбнулась Эмили. — Мистер Фарли, хотите смешать коктейль? Если у вас есть что-то на уме.

Вот джин, французский и итальянский вермут, но можно взять еще что-нибудь.

— Мне нравится мартини, Нэнси тоже.