Орудие богов - Талбот Мэнди

– Четыре царицы, – шепнула Хасамурти.

Тесс с Хасамурти пошли вместе не в главное помещение, но налево, в покой для женщин, где они сняли покрывала, и тут возобновились болтовня и смех. Там находилось еще десятка три женщин, и они производили больше шума, чем толпа первокурсников в конце семестра.

Самая большая комната возвышалась над остальными на полдюжины ступенек. В дальнем конце виднелась позолоченная дверь, с каждой стороны ее помещалась резная деревянная панель, так что тут был слышен каждый шепот из торжественного зала, когда все женщины умолкли, и было видно каждое движение. Ясмини встала возле позолоченной двери, а Хасамурти с Тесс стремились занять места рядом с ней – нелегкое дело в помещении, где толкутся пятьдесят женщин.

Но тут из зала послышались громкие мужские голоса, и началась перекличка, имя каждого записывалось в пергаментную книгу, так что впоследствии ни один из тех, кто не присутствовал, не мог претендовать на то, что он там был. Женщины притихли, как лес, шелестящий на ночном ветру; кто-то погасил свет, так что легче стало видеть сквозь резные панели – и не так легко быть увиденными. Сразу за панелью начиналось возвышение, покрытое ковром. С его центра ступеньки вели вниз, к полу зала торжеств.

Пол в зале был из тикового дерева, и все колонны, поддерживавшие высокую крышу, были из того же материала, а на них вырезан фантастический узор. В центре свешивался громадный стеклянный канделябр, усиливающий свет тысячи свечей; во всех углах зала висели еще канделябры и зеркала, отражающие свет во всех направлениях.

Около двухсот мужчин сгруппировались в центре зала, вооруженные саблями, – люди всех возрастов, любого роста и всех оттенков смуглости, от крепких седобородых ветеранов до юнцов, не достигших и двадцати лет; и одеты они были в костюмы всевозможных цветов и оттенков, от алых мундиров и белых брюк с черными сапогами рисалдар-майоров до шелковых костюмов с самоцветами у модничающих юношей. Это было племя, которое, как поляки, знало, что их покорили из-за отсутствия единства в их рядах, а не из-за недостатка храбрости и ловкости.

Здесь собрался цвет патриотов Раджпутаны – люди, любящие старые обычаи и все же понимающие преимущества новых. И Ясмини с ее даром читать в людских сердцах, который был ее секретом и источником ее силы, оживляла для них древние обычаи, и она могла вести их по новым путям.

Перекличка закончилась, ветеран с украшенным драгоценностями султаном на тюрбане отделился от остальных и произнес речь, которая была выслушана в молчании, хотя женщины, смотрящие через панель, в волнении щебетали, а глубокое дыхание зала звучало, точно отдаленное бормотание прибоя. Потому что он говорил о переменах в древнем царстве Раджастана и о святости старинного обычая, о праве следовать тому, что их сердца считают лучшим.

– И в минувшие дни, – говорил он, – наши царственные женщины выбирали себе мужей; в старые времена, когда Раджастан был страной царей и царственных юных женщин, как говорят бесчисленные страницы нашей истории, эти обычаи были признаны достойными для того, чтобы править, и защищать, и умирать в отсутствие их господ; а потому мы нынче сочли подобающим посетить это торжественное собрание, чтобы стать свидетелями и благословить. И опять, мои господа, царская дочь на троне Раджастана выбирает себе мужа в присутствии всех нас!

Он умолк, и толпа разразилась приветственными криками. После Ясмини перевела его речь для Тесс. Он ни слова не сказал о Гангадхаре или о троне в Сиалпуре, предоставив произнести это женщине, которая была вождем их всех в тот вечер.

Теперь все взоры устремились на возвышение и на дверь позади него. Во внутреннем помещении женщины оживились и зашептались, а с десяток их, снова прикрыв лица покрывалами, сгруппировались вокруг Ясмини, молча ожидая, когда она даст команду. Она выжидала достаточно долго. Хасамурти широко распахнула дверь, и Ясмини выступила вперед, сверкая своими драгоценностями.

– А-а-а! – таково было приветствие, удивленный выдох, в котором соединились разные чувства толпы, увидевшей большее чудо, чем ожидалось.

Двенадцать принцесс заняли места вокруг Ясмини на возвышении, по шесть с каждой стороны. Сразу за ней стояли Хасамурти и Тесс. Остальные служанки расположились позади, спиной к позолоченной двери. Лица открыты только у Ясмини, Тесс и Хасамурти.

Две долгих минуты Ясмини стояла, молча улыбаясь, а сердце у Тесс колотилось, и она уже не могла считать удары. Тесс подозревала, что принцесса нервничает.

– Ты не одинока, – шепнула Тесс. – У тебя за спиной двое друзей.

И Ясмини заговорила.

– Мои господа, – начала она. – Вы почтили наш древний обычай. Истинные воины почти вымерли, начали процветать упадок и недоверие. Но ни брамин, ни чужеземец не могли сделать позором для девушки выбирать, по какому пути следовать, чтобы прийти к чести. Вы знаете, к чему стремится ваше сердце. Доброта, любовь и преданность – вот качества, в которых нуждается ваша мужественность. Это три элемента женственности. И так же, как Шри – богиня доброй судьбы – всегда приходит к тому, кого она любит, по собственному выбору и приносит в приданое куда большее благословение, чем он мог рассчитывать и о чем мог мечтать, истинная женственность должна выбирать себе спутника, а выбрав, оказывать ему почести.

Начав с левого края первого ряда, она одна медленно проходила перед ними, заглядывая каждому мужчине в глаза, улыбаясь каждому.

Ясмини дошла до третьего ряда, а у Тесс мурашки прошли по телу: а вдруг Ютирупы там нет! Ясмини оглядела их всех, одного за другим, потом взяла за руку последнего мужчину и повела его. Снова тот же голос выкрикнул приказ – и двести сабель выскочили из ножен. Под аркой из сверкающей стали, в тишине, Ясмини и ее избранник вышли на возвышение и стояли там рука об руку лицом к собранию, а сабли вернулись на место. Началось какое-то шевеление – слуги внесли корзины и расставили их возле обутых в сапоги ног. Когда слуги покинули зал, заговорила Ясмини:

– Господа мои, в присутствии всех вас я клянусь в любви, верности и женской преданности принцу, которого выбрала, человеку, который будет моим мужем, который уже им является по церемонии Гандхвары, потому что я пришла к нему по собственной воле ночью. Господа мои, представляю вам…

Наступила тишина, все мужчины задержали дыхание, все женщины зашелестели за панелью.

– …Гангу Кхатиавару Дхудиппа Ахакапуши Ютирупу Сингха – магараджу Сиалпура!

Снова взвились двести обнаженных сабель, загремели канделябры, балки отразили рев двухсот глоток:

– Ганг-хо! – и все правые ноги одновременно притопнули, сотрясая здание.

Крышки корзин разрезали кончиками сабель, и на возвышение посыпались цветы, и вот уже под ними утонул ковер. Тот же ветеран, который произносил речь, поднялся на помост и возложил венки на Ясмини и на ее принца, и снова здание сотряслось от рева приветствий и резкого звона стали.

Но Ясмини еще не кончила говорить. Когда крики замерли и клинки вернулись в ножны, ее голос снова возбудил их эмоции, до странного спокойный, но доходящий до каждого уха, точно мелодия скрытого колокола.