Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри - Карло Гинзбург

Далее я остановлюсь на важнейших пунктах, сформулированных судьями объединенных секций. Сейчас достаточно будет процитировать их финальную рекомендацию: «Судья, которому предстоит проанализировать дело заново, следуя полноте своей дискреционной власти, непременно должен полностью пересмотреть сложносочлененный комплекс процессуальных результатов в соответствии с корректными правовыми и методологическими принципами, на разумных и логических основаниях, будучи свободным в принятии решений и могущим прийти к заключению, аналогичному выводам авторов отмененного приговора, но при условии адекватного логико-правового рассмотрения» (SU, с. 131).

Если мы внимательно обдумаем эти слова, то заметим в них скрытую критику предыдущего приговора, решение об отмене которого принял суд: его авторы следовали некорректным методологическим и правовым принципам, опираясь на не вполне разумные и логические основания. Апелляционный суд Милана вновь рассмотрел дело, приняв во внимания эти указания. Процесс № 4 завершился оправданием подсудимых большинством голосов (по слухам, которые так никогда и не были опровергнуты) народных судей, притом что профессиональные судьи91 придерживались противоположного мнения.

Надлежало исправлять ситуацию. Судья a latere, на которого была возложена редакция мотивировочной части приговора, изготовил то, что на итальянском юридическом жаргоне называется «самоубийственным приговором», т.е. составленным столь вопиюще нелогично, что он сам по себе сигнализировал о необходимости своей отмены из-за формальных нарушений. (Вероятно, с формальной точки зрения этот тип действия не вызовет вопросов, но что мы должны думать о юстиции, допускающей такие явления?) Объемное исследование вопроса о надежности показаний Марино, за которым следовали четыре странички с перечислением их сомнительных пунктов, не могло не быть аннулировано в Кассационном суде: именно это и произошло после того, как была подана очередная апелляция (процесс № 5). Состоялся новый – шестой – процесс, который отменил итоги четвертого и подтвердил сроки, данные на первом суде. Впрочем, путь к новому обвинительному приговору оказался не столь легким, как могло показаться. Некоторые члены Народного суда на шестом процессе, пожелавшие сохранить анонимность, заявили, что председатель суда Джанджакомо делла Торре оказывал на них давление, настаивая на обвинительном приговоре. Коллегия защиты подала обстоятельно написанную жалобу, прокуратура Бреши открыла расследование о возможных нарушениях. Здравый смысл подсказывал, что с итоговым решением следовало повременить до появления результатов этой проверки, тем более что речь шла о весьма деликатном и громком деле. Пятая коллегия Кассационного суда рассудила иначе. Она постановила, что следует утвердить прежний приговор (процесс № 7). Софри, Бомпресси и Пьетростефани, ожидавшие окончательного судебного постановления (как обыкновенно предписывает итальянский закон) на свободе, вновь попали в тюрьму.

Приговор, которым завершилось рассмотрение (№ 7) дела, отказал в апелляции на решение шестого суда. В нем неоднократно, будто по необходимости, говорилось, что суд следовал методологическим принципам, сформулированным объединенными секциями (№ 3) при отмене второго приговора. Дабы увидеть, так ли это на самом деле и как это произошло, я остановлюсь на ряде ключевых пунктов (полноценный анализ потребовал бы большего количества страниц). Стремясь сделать сопоставление двух приговоров Кассационного суда более доступным, я отметил курсивом цитаты из итогового документа, принятого объединенными секциями и указанного с помощью сокращения «SU», и оставил без выделений цитаты из приговора пятой коллегии уголовного суда (сокращенно «V Sez.»).

4. В процессе, подобном нашему, устроенному вокруг заявления о соучастии, необходимо удостоверить надежность: а) общую; б) частную – того, кто обвиняет других в совместном совершении преступления. Достоин ли вообще доверия Марино? Приговор объединенных секций ставил это под сомнение: «Сама по себе решимость спустя шестнадцать лет дать показания о тяжком акте терроризма, привлечь к делу сообщников обладает двусмысленными и вызывающими озабоченность чертами, которые заслуживают (со стороны судей Апелляционного суда Милана. – К.Г.) более глубокого и комплексного рассмотрения» (SU, с. 54).

Марино, продолжал автор приговора объединенных секций, мог руководствоваться «опасным желанием отомстить» бывшим руководителям «Лотта континуа», таким как Софри и Пьетростефани, которые после окончания периода совместной политической активности, в отличие от Марино, вели куда более благополучную жизнь. Потом возникает проблема ограблений, в которых Марино участвовал буквально накануне собственного «раскаяния»: «Обжалованный приговор также не решил исчерпывающим образом задачу примирить образ честного и спокойного человека c иском о вооруженных ограблениях, которыми он занимался незадолго до того, как пойти к священнику. Несомненно, им двигали уже не политические устремления, но желание обогатиться, реализованное опасным и агрессивным способом» (SU, с. 55).

Теперь послушаем членов пятой коллегии Кассационного суда. «Образ честного человека, которого мучает совесть, и образ человека, который в никак не связанный с политической борьбой период, незадолго до сделанных священнику признаний, совершает ограбления с корыстной целью» абсолютно совместимы друг с другом: терзания Марино связаны исключительно с «тягчайшим фактом», т.е. с убийством Калабрези. Ограбления казались ему прежде «даже законными пролетарскими экспроприациями и, следовательно, не очень мучили его совесть». В приговоре № 6 (продолжали члены пятой коллегии) «логично» уточнялось: «Доказательством того, что ограбления не затрагивали саму личность Марино, служит то обстоятельство, что в жизни, со времени смерти его отца, когда Марино был подростком, он „никогда не прекращал“ честно работать на себя и на семью» (V Sez., с. 49–50).

Таким образом, тот факт, что грабитель Марино являлся честным работником, «логически» доказывает, что налеты не затрагивали его личность. Здесь мы видим странную – скажем так, даже опасную – логику. Однако лучшее еще впереди.

5. Перейдем к частной надежности Марино и начнем с обвинения, выдвинутого в адрес Софри.

Как мы помним, Марино утверждал, что Софри подстрекал его к убийству Калабрези во время краткого разговора в одном из баров или, согласно его более поздней версии, на улице в Пизе 13 мая 1972 г. после митинга, который вел сам Софри (см. выше, с. 37–43, 156–161). Софри решительно опроверг само существование подобного разговора, добавив, что так или иначе описанные Марино обстоятельства делали его абсолютно неправдоподобным. Собственно, а) 13 мая 1972 г. в Пизе был «ливень»; б) бары в том районе были закрыты из-за митинга и общего напряжения в городе; в) Марино мог бы спокойно поговорить с Софри в доме его бывшей жены, куда он вместе с остальными товарищами отправился тем же вечером. Затем по итогам целой серии проверок выяснилось, что 13 мая 1972 г. в Пизе дождь действительно шел (существуют фотографии, на которых участники митинга Софри прячутся под многочисленными зонтами), однако речь не шла о «ливне»; и какие-то бары все же оказались открыты. Приговор процесса № 2 (следуя выводам первого суда) интерпретировал эти несоответствия согласно логике, заслужившей суровую критику членов объединенных секций: