Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри - Карло Гинзбург

В ходе прений Марино не без смущения отвечал на протесты защиты по этому пункту. В частности, он утверждал: «В тот момент, когда я сдал назад, выстрелы еще не прозвучали, потому-то бывшие там люди и не могли обратить внимания на то, дал я задний ход или нет».

Эти слова автор мотивировочной части приговора снабдил следующим комментарием: «Как же следовало вести себя Марино в отношении этих протестов? Ему задали вопрос и он на него ответил, постаравшись объяснить указанное противоречие, и в самом деле его истолкование вероятно. Быть может, он не должен был и вовсе отвечать?» (Sent., с. 401–402).

Впрочем, надлежит поставить здесь иной вопрос. В очередной раз в течение процесса единственное подтверждение словам Марино принадлежало ему самому.

и) Надежные и ненадежные свидетели: ливень и шествие. Как мы видели, заверения о надежности Марино, высказанные в мотивировочной части приговора, неисчислимы. Слова других подсудимых, а также вызванных защитой свидетелей, напротив, не единожды сочтены «недостоверными», «неправдоподобными» и т.д. Я хотел бы показать, на каких основаниях покоятся эти суждения и какие из них сделаны выводы. Я ограничусь анализом двух моментов: а) имевшего место в Пизе 13 мая 1972 г. разговора перед входом в один из баров, во время которого Софри по окончании проведенного им самим митинга якобы уговаривал Марино убить Калабрези; б) поздравлений с прекрасно выполненной работой, которые Софри якобы адресовал Марино непосредственно перед тем, как произнести речь на площади дельи Аранчи в Массе 20 мая 1972 г. Оба события доказали бы факт заказа со стороны Софри, и о каждом из них мы знаем исключительно со слов Марино.

Начну с первого, более важного обстоятельства. На очной ставке во время следствия (16 сентября 1988 г.) Софри рассказал, что вечером 13 мая 1972 г. Марино пришел навестить его в тот момент, когда он находился вместе с другими людьми в доме своей бывшей жены; он добавил, что вспомнил о вечерней встрече уже на первом допросе (3 августа 1988 г.), во время которого объявил, что сделает важные признания. Впрочем, Софри постарался избежать упоминаний об этом событии, заявив: «На первом допросе я держался мнения, что на очной ставке Марино скажет правду» (Sent., с. 512).

«Неправдоподобные заявления, – комментирует автор приговора, – и справедливым образом гражданский истец отметил, что очной ставки могло бы и не случиться… Можно сказать, – но сказано не было, – что Софри мог счесть, что сообщение о данных обстоятельствах способно каким-то образом повредить ему, и подсудимый совершенно не обязан снабжать обвинение дополнительными аргументами, поэтому он об этом разумно умолчал» (Sent., с. 513).

Речь идет об абсолютно необоснованной инсинуации. Вечерняя встреча в жилом доме делала неправдоподобным свидетельство Марино, согласно которому для обсуждения планов покушения оказалось избрано не просто общественное место, но пространство, буквально переполненное полицейскими. Непонятно, почему суд с подозрением, будто бы это выглядело как признание вины, отнесся к тому факту, что Софри в первое время не рассказал о встрече с Марино вечером 13 мая 1972 г. в доме своей бывшей супруги. Сам Марино решительно забыл об этой подробности: он признал ее только тогда, когда о ней вспомнил Софри. Однако забывчивость Марино (как и неточности в его словах) суд счел подтверждением надежности его слов (см. мотивировочную часть приговора, с. 157, в связи с ошибкой в ориентации по дорожной карте, см. выше главу III).

Перед лицом обвинений Марино, неразрывно связанных с вероятным разговором, случившимся шестнадцатью годами ранее, Софри сразу же объявил о своей невиновности, абсолютно исключив, что эта беседа вообще имела место. (Тот факт, что уже в начале следствия он ожидал скорой очной ставки со своим обвинителем, должен быть очевиден для всех.) Впрочем, затем Софри захотел большего и привел целую серию аргументов, которые делали тот разговор после митинга если не невозможным, то точно неправдоподобным: ливень, начавшийся в момент окончания митинга, и встреча с Марино вечером 13 мая (о чем уже было сказано). Софри вспомнил, что сразу после манифестации он обсуждал с некоторыми соратниками из тосканского отделения возможность установить доску в память о Франко Серантини; о том, что затем он уехал на машине вместе с Гуельфи, активистом «Лотта континуа», и отправился к их общему другу Сориано Чекканти, с которым он кратко пересекся во время шествия, предварявшего митинг (см. выше главу XVII). Эта цепочка событий не оставляла времени для предполагаемого разговора с Марино.

Многие бывшие активисты «Лотта континуа», участвовавшие в манифестации 13 мая 1972 г., спустя восемнадцать лет подтвердили на прениях истинность обстоятельств, о которых упоминал Софри. В зале суда речь шла о «грозе», «сильном ливне», «проливном дожде»; были предъявлены сделанные в тот день фотоснимки (не приведенные в мотивировочной части приговора), которые документировали наличие большого количества зонтов, раскрытых во время митинга. Лучано делла Меа, находившийся вместе с Мугини на другой площади Пизы, где проходила манифестация под руководством Джанкарло Пайетты, рассказал, что сохранил о том дне «очень яркое воспоминание, так как Мугини был одет в кожу и вода текла по этой лоснящейся коже ручьем, следовательно, действительно была затяжная и долгая гроза».

«Итак, – читаем мы в мотивировочной части приговора, – разумеется, во время митинга дождь шел.

Впрочем, не менее очевидно, что он не был столь интенсивным, как пытаются представить подсудимый и указанные выше свидетели».

Гидрографическая служба Центрального управления гражданского строительства Пизы сообщает, что в тот день выпало 1,2 мм осадков; Инспекция телекоммуникаций и оперативной помощи, метеорологическая служба Рома Эур, указывает, что во второй половине дня в Пизе шел «постоянный слабый дождь», а вечером он перешел в «слабый дождь с прояснениями». Следовательно, дождь шел, но не был слишком сильным (хотя газеты, опубликовавшие сообщения о митингах, писали о «проливном» и «бесконечном» дожде). Таким образом, по мнению суда, Гуельфи, Чекканти и другие свидетели, говорившие о грозе, не внушают доверия. Напротив, достоин всяческого доверия доктор Иньяцио Тронка, в то время руководитель политической полиции Пизы, который после ошибок и провалов в памяти в связи с датой манифестации, местом, где она происходила, и т.д. заявил на прениях, что участники сначала «стояли маленькими группами» перед общежитием, в котором жил Серантини, а потом «такими же небольшими группами отправились на площадь, или же группы, возможно, были более плотными, но, в общем, о шествии речь не шла» (Sent., с. 551–552). Тем самым, заключает автор приговора, «в том, что касается пизанского разговора с Софри», заявления Марино «остаются в силе, ибо версия защиты, призванная представить ход манифестации так, чтобы пространство для диалога Марино и Софри после митинга полностью отсутствовало, оказалась опровергнутой» (Sent., с. 612–613).

Дождь шел, но не был слишком сильным, поэтому Марино сказал правду о разговоре с Софри; участники манифестации отправились на митинг «возможно, плотными группами», но «речь не шла о настоящем шествии» (Тронка: Sent., с. 552), следовательно, Софри и является заказчиком убийства Калабрези. Как же удалось прийти к такой чудовищной логике? Объяснение мы находим на одной знаменательной странице мотивировочной части приговора: