Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри - Карло Гинзбург

Одно замечание. Говорить о «лжи» подсудимого, как это делает приговор объединенных секций, абсолютно неуместно: слова Софри о дожде и барах – это неточности, хорошо объяснимые с учетом временной дистанции в шестнадцать лет; его заявление о встрече в доме его жены – это факт, который даже Марино не думал опровергнуть (хотя и не упомянул о нем в своих начальных показаниях). В остальном методологические указания, предложенные членами объединенных секций, являются самыми надежными. В том же смысле писал и я, иронически передавая ошибочную логику миланских судей: «Дождь шел, но не был слишком сильным, поэтому Марино сказал правду о разговоре с Софри» и т.д. (см. выше, с. 159).

Посмотрим теперь, как пятая коллегия оценила эти методологические указания. Подчеркнув, что встречу Марино и Софри «невозможно исключать с опорой на показания свидетелей о передвижениях Софри по городу», члены пятой коллегии заметили, что это обстоятельство имело смысл, «разумеется, только для того, чтобы исключить сам доказательный факт „не-встречи“ и отсюда факт ненадежности Марино» (V Sez., с. 93–94).

На первый взгляд, речь идет об очевидном утверждении: ясно, что отсутствие встречи доказало бы и ненадежность Марино. Однако, как подчеркивали судьи объединенных секций, бремя доказательства лежит прежде всего на обвинении. Следует доказать факт встречи, а не «не-встречи». Члены пятой коллегии переложили бремя доказательства на плечи самого Софри, не обратив никакого внимания на недвусмысленные указания судей объединенных секций.

Впрочем, отсутствие доказательств «не-встречи» еще не свидетельствует, будто слова Марино заслуживают особого доверия. Об этом напомнили судьи объединенных секций, основываясь на элементарном здравом смысле: «Ответ на вопрос о том, состоялась ли встреча, о которой рассказывал Марино, или нет, не дает следствию возможности удостовериться в ответственности подсудимого, обвиненного в соучастии, поскольку необходимо также убедиться, что предметом разговора во время встречи служило именно поручение убийства» (SU, 84). Требуется подтверждение, доказательство. И вот оно. Речь, ни больше ни меньше, идет о присутствии Марино на митинге, который Софри провел в Пизе 13 мая 1972 г. По мнению членов пятой коллегии, это обстоятельство свидетельствует против Софри (5 Sez., с. 94–95), а замечания, высказанные на сей счет автором приговора Апелляционного суда Милана, являются «безусловно логичными»: «Конечно, пребывание Марино в Пизе не было „привычным или рутинным“; он преодолел расстояние в четыреста километров ради манифестации, имевшей преимущественно региональный, тосканский характер (поминовение погибшего студента Серантини). Как представляется, в митинге не участвовали другие активисты из Пьемонта и Ломбардии. Кроме того, надо принять во внимание, что Марино уже более года не вел с Софри никаких общих дел и что встреча произошла всего за несколько дней до убийства Калабрези».

«Безусловно логичные»! Мы уже сталкивались с такой логикой: Марино поехал из Турина в Пизу, дабы послушать Софри на митинге, следовательно, Софри и есть заказчик убийства Калабрези; Марино не виделся с Софри уже более года, следовательно, Софри и есть заказчик убийства Калабрези; Марино присутствовал на митинге, на котором выступал Софри за несколько дней до убийства Калабрези, следовательно, Софри и есть заказчик убийства Калабрези. «На аналогичных логических основаниях, – невозмутимо продолжает автор приговора пятой коллегии, – было признано доказательством присутствие Марино в Массе на митинге Софри 20 мая 1972 г.; более того, два „аномальных“ посещения митинга „непосредственно до и после“ убийства Калабрези с логической точки зрения подчеркивают значение этого и самого по себе значимого доказательства в сравнении с оценкой тех же событий, взятых по отдельности» (V Sez., с. 122–123). Ход мысли ясен. Не имея возможности доказать, что Марино получил от Софри поручение убить Калабрези после митинга в Пизе и поздравления с совершением преступления перед митингом в Массе, судьи пятой коллегии Кассационного суда ограничились меньшим: фактом простого присутствия Марино (а также еще около тысячи человек) в Пизе и Массе.

Мы уже видели такой доказательный стиль в приговоре Апелляционного суда (процесс № 2), вызвавшем по этой причине жесткую критику судей объединенных секций:

Как мы видели, пятая коллегия полностью проигнорировала это суждение.

6. Обратимся к обвинениям в адрес Пьетростефани.

Члены объединенных секций обнаружили, что в заявлениях Марино «достаточно ошибок, противоречий, оговорок и постепенно возникавших исправлений, часто связанных с протестами подсудимых соответчиков по делу; однако возникающая здесь проблема оказалась решена исключительно и главным образом за счет отсылки к длительному времени, прошедшему с момента совершения фактов (впрочем, это обстоятельство не было принято во внимание при оценке надежности свидетелей, вызванных как защитой, так и обвинением, когда их показания в общем или в частностях не совпадали с показаниями Марино)» (SU, с. 47).

Апелляционный суд Милана (процесс № 6) в ответ заметил, что эти «ошибки, оговорки и пр.» были «маргинальными и неважными неточностями, абсолютно неспособными поставить под сомнение надежность Марино, учитывая сложность рассказа, время, прошедшее с момента события, и то обстоятельство, что Марино не является работником умственного труда» (V Sez., с. 46–47). На самом деле неточности в изложении Марино относятся отнюдь не к второстепенным пунктам (см. выше, с. 131-132 и далее), и неясно, почему воспоминания об этих фактах должны зависеть от уровня образования. Впрочем, судьи Апелляционного суда Милана в своем демагогическом патернализме также вынуждены были допустить, что «исправление показаний, связанное с присутствием Пьетростефани в Пизе 13 мая 1972 г.», заслуживает отдельного разговора. Они признали правомерность коррекций, «посчитав, что постепенные исправления не явились следствием ни специальных возражений соответчиков, которые в тот момент еще не были не только заслушаны, но даже и арестованы, ни новых процессуальных обстоятельств. Они стали результатом мнемонических усилий заявителя в сфере того, что можно было счесть одним действием, разделенным на несколько протоколов» (V Sez., с. 47).