Мертвые пианисты - Екатерина Ру

Сцена наполнена членами жюри. И, видимо, высокая прямоугольная женщина в белом пиджаке — самая главная. Председательница. Она слегка прикасается к Наде потной кожей и что-то говорит. Что-то про яркие таланты, про новое поколение, про ежегодные открытия. Смысл ее слов гибнет, едва родившись.

— Спасибо, — говорит Надя. — Спасибо.

Надин успех стал предметом всеобщих школьных разговоров. В первые дни учителя упоминали о нем практически на каждом уроке.

— Вот, берите все пример с Завьяловой, — говорили они по любому поводу, даже никак не связанному с конкурсом и с музыкой. Раскрывали ладони в сторону Надиной последней парты.

Директриса один раз вызвала Надю к себе в кабинет и минут пятнадцать пискляво нахваливала. Заставила выпить очень сладкий кипяток, подкрашенный пакетиком «Липтона», и съесть зачерствевший бублик.

— Солнышко, мы тобой гордимся. И гордимся собой. Помнишь, какой ты пришла к нам впервые? Помнишь, а? Вот такой ма-а-а-аленькой, забитой, испуганной девочкой, которая слова из себя выдавить не могла. Но мы в тебя верили. Мы всегда знали, что наша школа сделает из тебя человека.

Розовеющие рядом секретарско-завхозные лица благодушно и сыто кивали.

На втором этаже даже вывесили стенгазету, посвященную Наде. С Надиной фотографией.

— Круто, — говорили одноклассники. — Поздравляю. Круто. Поздравляю.

А Надя уворачивалась от потных похлопываний по плечу и старалась проходить мимо стенгазеты как можно быстрее. Ей не нравилось смотреть на себя, висящую на школьной стене. И приплюснутая навалившимся вниманием Надя убегала на переменах в класс музыки, который часто пустовал. Закрывала за собой дверь и играла в одиночестве до самого звонка, наслаждаясь отсутствием зрителей. Если в классе музыки кто-то был, Надя искала себе другое пристанище. Уединившись, топталась по кругу в такт внутренней музыке. Или полувнутренней музыке — той, что в наушниках. Кружилась по линолеуму, имитирующему паркет «елочка». Размеренными движениями ступней играла мелодии на полу.

Бабушка тоже без конца поздравляла Надю. А еще названивала знакомым и хвасталась Надиными достижениями по телефону.

— А что я говорила? Нет, Анюта, ты не верила. А я сделала-таки из Надюши человека.

Надя сидела в своей комнате, смотрела в окно на вечерний мокрый асфальт — блестящий в свете фонарей, словно залитый маслом. И с удивлением думала, что ее очеловечивание, оказывается, сводилось к победе в детско-юношеском музыкальном конкурсе.

А Ксюша Лебедева заявила, что Надину победу обязательно нужно отметить.

— У Лопатина на даче, — уточнила она.

Надя отступила на четвертый от Ксюши линолеумный ромбик.

— Как это — на даче? То есть не в городе?

— Нет, Завьялова, не в городе. Мы сядем на электричку и через полтора часа доедем до лопатинской станции.

— Полтора часа — это ведь очень много. Мы не успеем вернуться.

— А мы и не будем возвращаться.

Надя потянулась руками к лицу, но вспомнила, что хлопать себя по щекам нехорошо. Тем более победительнице музыкального конкурса. И принялась еле заметно постукивать пальцами правой руки по левой ладошке.

— Как это — не будем возвращаться? Останемся там насовсем?

Ксюшины глазные желуди закатились под веки.

— Да, Завьялова, насовсем, навсегда. Станем выращивать помидоры в парнике, а со временем заведем корову. Правда, пианино там для тебя не будет, но ты переквалифицируешься, начнешь ходить по деревне с гармошкой.

— У меня нет гармошки…

— Тогда вернемся в город на следующий день.

— Ты хочешь сказать, что мы все-таки останемся там ночевать? И что нужно взять с собой пижаму?

— Нужно, Завьялова, нужно. Хотя… неизвестно, как далеко тебя заведет празднование. Возможно, пижама тебе и не пригодится. В общем, смотри сама. Главное, у бабушки отпросись.

Надя была уверена, что бабушка никогда не отпустит ее с ночевкой.

Но бабушка отпустила. Возможно, потому что сетка уроков истощалась, главные контрольные были написаны, подступало лето. А еще потому, что вместе со всеми собиралась ехать Вероника Зябликова. И, главное, ее брат-одиннадцатиклассник Кирилл, похожий на сестру настолько, что Надя иногда не могла их различить.

— Ладно уж, так и быть, — сказала бабушка. — Кирюша — взрослый, ответственный мальчик, присмотрит там за вами, за оболтусами.

О том, что ни Вероника, ни Кирюша на самом деле никуда не едут, Надя узнала уже на вокзале.

— Прости, — пожала плечами Ксюша Лебедева. — Мне пришлось соврать твоей бабушке, чтобы она тебя отпустила.

— И мне ты соврала тоже, — плавно сообразила Надя.

— Ну да. Иначе бы ты не поехала. Я ж тебя знаю, ты такая, блин, честная. Сразу призналась бы бабушке.

Надя уже собиралась внутренне раскалиться и разлететься на множество крошечных горячих осколков. Но тут шум отъезжающей электрички совпал в голове с аккордами из середины Пятой симфонии Бетховена. Надя тут же начала мысленно воспроизводить симфонию — прямо с услышанного такта. И остыла, вернувшись в себя.

На даче у Лопатина было по-весеннему сыро, но тепло. В кухне, где все сидели за дубовым столом, сладко пахло яблоками и медом. Горбились шкафы до потолка, набухшие то ли столовой утварью, то ли старыми журналами, то ли просто наслоившимися годами.

Помимо одноклассников, на даче были еще двое неизвестных Наде ребят. Полноватый мальчик с круглым румяным лицом и точеная мелированная девочка. Оба целый день и вечер стеклянно смотрели в свои телефоны, в беседе почти не участвовали. Надя так и не узнала, как их зовут. И вообще практически ничего про них не узнала.

— Ребят, давайте выпьем за Завьялову! — предложила Ксюша. — За ее победу в каком-то там конкурсе юных пианистов.

— О, точно, — сказала Аня Ищенко, подсаживаясь к Наде. — Кстати, расскажи про второй тур. Сложно было?

— Нормально, — ответила Надя. — Не очень сложно.

— А в Москве тебе понравилось?

Надя задумалась. Начала собирать воедино кусочки впечатлений. Ярких впечатлений практически не было, разве что метро. А точнее, использованные трамвайные билетики, раскиданные около павильона, у которого Надя с бабушкой ждали маршрутку. Билетики мирно лежали на ступеньках. Однако время от времени тяжелые стеклянные двери метро открывались, высвобождая течение теплого зловонного воздуха. И все скомканные бумажки тут же хаотично взлетали и набрасывались на Надю. А еще запах метро смешивался с запахом газет, продаваемых в ближайших киосках. Но внутрь метро они с бабушкой так и не зашли. И вообще, по одним билетикам судить о городе сложно. Надя долго обдумывала свой ответ, чтобы он получился правдивым. А когда наконец открыла рот, чтобы сказать, что не знает, понравилась ли ей Москва, все уже говорили не о Москве, а о Брюсселе, где жила подруга тети Ани Ищенко. В Брюсселе Надя не была.