Мертвые пианисты - Екатерина Ру

С того дня началась подготовка к конкурсу. Впрочем, о конкурсе Надя старалась не думать. Старалась играть, как обычно, просто играть, просто жить. Создавать движениями пальцев потоки собственной внутренней жизни: медленные, стремительные, звонкие, задумчивые. Почти всегда обжигающие. Сидя в гостях у Ксюши Лебедевой или в кафе за школой (бывало и такое), Надя продолжала мечтать о музыкальном уединении. Желание уйти ото всех в глубь себя ни на секунду не покидало. Вертелось, скреблось за ребрами острой щекоткой. Но Надя знала, что если все время оставаться в глубине себя, то друзей не будет. И поэтому исправно досиживала со всеми до того часа, когда «нужно идти играть на пианино, чтобы бабушка не заругала».

Между тем Надя все чаще стала помещаться голосом в общих разговорах. Места было мало, и Надины реплики скрючивались в неестественных позах, пережимались. Но все же втискивались, все же находили себе уголок наравне с репликами других.

Многое, конечно, до сих пор от Нади ускользало. Особенно шутки. Или ощущение пространства. Как-то раз Лопатин спросил Надю, не боится ли она его. Она удивилась, потому что Лопатина не боялась. И не видела причин бояться. Он был щуплый и на полголовы ниже Нади.

— Ты просто, когда разговариваешь, стоишь в десяти метрах от меня.

— В десяти метрах? — переспросила Надя.

— Ну, не в десяти. Но в общем далеко.

В следующий раз, вручая Лопатину биологию для списывания, Надя подошла ближе. Лопатин биологию взял, но почему-то шагнул назад. Смял в удивленную складку свой выпуклый лоб и не сказал ни слова. Даже «спасибо».

Надя около минуты простояла в неподвижном недоумении. Пытаясь прийти в себя и найти мысленную опору, обратилась к своим выдуманным спискам. Прокрутила в голове весь журнал девятого «Б». От Андреевой Ольги до Юрьева Никиты. Там все было без изменений, все привычно и спокойно. Представила Виталика Щукина, его кудрявые смоляные волосы и родинку на щеке. Представила, как он сидит за второй партой со своей подругой и возлюбленной Ритой Губановой, аккуратно кладет на парту учебник и тетрадь. Накануне Виталик и Рита допоздна говорили по телефону, и Рита не выспалась. Сидит сейчас и трет свои медовые бархатистые глаза, которые от недосыпа налились красным.

— Ты что, влюбилась в Лопатина? — спросила потом Ксюша Лебедева.

— Нет, — испугалась Надя. — Почему?

— Ну, не знаю, ты к нему так близко подошла в коридоре. Почти вплотную. Я думала, ты хочешь прижать его к стенке и сделать с ним что-нибудь нехорошее.

Надя растерялась совсем. Влюбляться в Лопатина, а тем более делать с ним что-то нехорошее не входило в ее планы.

— Нет, — повторила она. — Нет. Я просто…

— Да ладно, можешь не скрывать от меня своих чувств. Все и так знают, что ты давно о нем грезишь, — развела руками Ксюша Лебедева.

И тут же, заметив Надин серьезный взгляд, добавила:

— Расслабься, это шутка. Просто на таком расстоянии одноклассники обычно не разговаривают.

— А на каком расстоянии мне следует с ним разговаривать?

— Ну, примерно вот на таком, — сказала Ксюша и встала от Нади на расстоянии трех ромбиков линолеума.

Три ромбика линолеума. С коридорными разговорами все более или менее прояснилось. Но оставался вопрос, как быть с разговорами внекоридорными. В местах, где нет ромбиков-ориентиров.

Надя много думала об этом, особенно по ночам. Успокаивала себя, вновь вызывая в голове свой девятый «Б». Смотрела из глубины воображения на Виталика и Риту, которые точно знают, на каком расстоянии от одноклассников нужно стоять при разговоре с ними. Знают они и то, что при разговоре друг с другом это расстояние может быть гораздо меньше. Потому что они друг в друга влюблены. Еще Наде снились странные сны, например про то, что Ксюша Лебедева и Лопатин оказались в списке Надиного девятого «Б», хотя такого быть не могло точно. Во-первых, потому что Ксюша и Лопатин — реальные люди. А во-вторых, в девятом «Б» всего одна фамилия на букву «Л» — Лазарева. А после нее в классном журнале сразу идет Муратов.

Неделю спустя Надя отмерила линейкой расстояние в три ромбика коридорного линолеума. Оно оказалось равным семидесяти пяти сантиметрам. Этой же длине, как выяснилось, соответствовали полтора квадрата плитки в столовой и в школьном туалете, а также девять прямоугольников линолеума под паркет «елочка» — в классах и в актовом зале. Зона ориентиров заметно расширилась, и Наде стало спокойнее.

В целом все протекало без изменений, и ей это нравилось. Только иногда с медленным скрипом из головной темноты поднимались мысли о предстоящем конкурсе, грозящем нарушить привычное течение жизни. Но Надя загоняла эти мысли обратно в темноту. Продолжала сидеть за пианино, доставая из тишины музыку. Продолжала дружить с одноклассниками, протягивать им самостоятельные работы для списывания. Бабушка периодически ругала Надю за то, что она дает списывать «всяким лодырям», но ей все равно хотелось лодырям помогать. Многие самостоятельные требовали исключительно заучивания параграфов. Для лодырей это было сложно. Их занимало все жизненное и сиюминутное, а не устройство птичьей кровеносной системы или столицы регионов России. В головах лодырей теснились мечты о ночном клубе, ссора с Беловым из параллельного класса, новые телефоны, офигенная сумка из магазина на Лесной улице. И куча другой ерунды. А в Надиной голове все это отсутствовало. В Надину герметичную голову пестрый шумливый мир не просачивался. А значит, в ней оставалось очень много места для запоминания параграфов. Не вовлеченная в повседневную сутолоку, с раннего детства отгороженная от суеты Надя купалась во внутренних просторах. Свободно и легко раскидывала по не заполненным суетой головным пустотам страницы из учебников. И ей было не жалко, совсем не жалко делиться этими страницами с другими.

Возможно — даже скорее всего, — Надина дружба с одноклассниками держалась исключительно на этом списывании. Как-то раз Надя случайно услышала, как Андрей Демидов спросил Лопатина:

— Слушай, а чего эта джипиэсница тормознутая вечно с нами таскается?

— Да ладно, — ответил Лопатин. — Мне она не мешает. Да и вообще она нам списывать дает.

— Ну она же вообще пришибленная какая-то! Как зомбячка.

— И чё? Тебе с ней не трахаться.

— Ну, только если в самом страшном кошмаре, — сказал Демидов и потряс плечами.

— Да забей, короче. Зато она добрая. И безотказная. По-моему, удобно всегда иметь под рукой полуботаншу для списывания. Не у Зябликовой же просить.

— Ну да, и то верно…

Надя не расстроилась от этих слов. Ведь эти слова означали лишь то, что она приносит своим друзьям пользу. И это было замечательно.

А однажды, незадолго до конкурса, Надя решилась пригласить друзей к себе. В тот день бабушка уехала в РОНО, и даже дядя Олег ушел по каким-то своим неясным делам. Конечно, Надя очень волновалась и даже не сумела открыть входную дверь ни с первой, ни со второй попытки. Ключи неумолимо выскальзывали из липких ладоней и падали. С третьей попытки Надя тоже не открыла, потому что третьей попытки не было. После второго падения ключей их поднял Лопатин и открыл дверь сам.