Мертвые пианисты - Екатерина Ру

— Блин, Завьялова, ты хоть знаешь, сколько мы тебя уже ждем?! — сказал Лопатин. — Мы уж думали, тебя убили или в полицию загребли. А это чё за хрень? Чё за мишки? Мы такого не заказывали.

— Это… это просто.

— Да ладно, сожрем, — махнула рукой Ксюша Лебедева. — А чё рыдаешь-то? Не продали, что ли, пиво?

— Все нормально, все ей продали, — сказала Олеся Тихонова, с довольной маслянистой улыбкой потрясая Надиным пакетом.

— Завьялова, я тебя люблю. Я знал, что ты не подведешь! — взвизгнул Сережа Гордеев и тут же полез за банкой. — Блин, что это? Безалкогольное?! Завьялова, ты совсем тупая, что ли?

Лопатин вырвал из рук Гордеева банку, повертел ее и разочарованно вздохнул:

— Завьялова, ты читать не умеешь? Написано же… Без-ал-ко-голь-ное. И ноль нарисован.

Надя увидела, что прямо по центру банки действительно выведен жирный ноль. И в ее голове все тоже как будто обнулилось. Сгладилось, залилось густой белой краской. Мыслей не осталось.

— Я… я умею читать, я просто…

— Идиотка, — буркнул Андрей Демидов.

— Да ладно вам на нее наезжать, — сказала Аня Ищенко.

— Да, действительно, — согласилась Ксюша. — А тебе, Демидов, вообще пора бросать пить, а то скоро станешь дауном, как Уваров.

Всю дорогу до Ксюшиного дома Надя смотрела вниз, на липкую слякоть, на грязные ноздреватые холмики снега. Не смела поднять глаза даже на плывущую впереди спину Олеси Тихоновой. Чтобы хоть как-то успокоиться, слушала «Лунный свет» Дебюсси. Успела прослушать два с половиной раза, а потом все зашли в подъезд, и музыку пришлось выключить.

Дома у Ксюши Лебедевой было просторно, светло и пахло чем-то пряным и приятным. В гостиной все настолько сияло глянцевой белизной, что Надя даже боялась прикасаться к предметам. Осторожно присела на краешек белоснежного дивана и обхватила себя за джемперные плечи.

— Блин, да не стесняйся ты! — сказала Ксюша, расставляя на низком белоснежном столике банки с безалкогольным пивом.

— Я не стесняюсь, я просто…

Когда все расселись, Ксюша принесла еще множество разных закусок. В том числе и купленные Надей чипсы. Надя не поняла, зачем вообще было скидываться на чипсы, если у Ксюши дома столько всего. Но спросить не решилась. Ее дружба с одноклассниками и так висела на волоске, а от глупых вопросов могла и вовсе рухнуть. Скатиться в серую пропасть забвения и там постепенно разлагаться, как труп Харви из сериала «На краю сна».

— А может, ты все-таки достанешь что-нибудь из родительских запасов? — мечтательно протянул Лопатин. — Я видел в шкафчике…

— Нет, не может, — отрубила Ксюша. — Чё думаешь, они не заметят? Да они каждый отпитый миллилитр запалят. И все, не видать мне нового айфона.

— Ну вот… а все из-за Завьяловой. Если бы она тогда не сказала про твою двойку, тебе бы уже тогда купили айфон, и сейчас мы могли бы нормально выпить.

Надя крепче вцепилась себе в плечи.

— Хватит уже! — отрезала Ксюша. — Решили же — сегодня безалкогольный день.

— Безалкогольное пиво — хрень полная, — заявил Андрей Демидов, отхлебнув из банки.

Надя тоже сделала глоточек и поморщилась. Аккуратно поставила банку на столик. Все стали говорить на непонятные, ускользающие темы, а Надя от нечего делать озиралась по сторонам. В гостиной были причудливой формы полки с причудливыми предметами, огромный телевизор и странная расплывчатая картина, на которой Наде почему-то мерещилась учительница музыки Юлия Валентиновна, разрезанная пополам и утопающая обеими половинками в кабачковом пюре. Еще был кот — белый, как и вся гостиная, щекастый, самодовольный. Он лежал на подоконнике, а потом подошел к Наде и запрыгнул ей на колени. Несколько минут урчал, прикасался к Надиным напряженным рукам шелковистым сердечком носа. Надя не любила прикосновений, но терпела.

— Ни фига себе, он обычно не подходит к гостям, — сказала Ксюша Лебедева. — Ты ему явно понравилась.

Наде было странно сидеть вот так, вместе со всеми, вне школы. Ощущать себя частью чего-то, а не отдельно плывущим телом. Странно и приятно. Правда, периодически все же хотелось достать из кармана телефон и продолжать слушать Дебюсси, но Надя этого не делала. Потому что бабушка говорила, что так поступать неприлично. Неприлично даже просто смотреть в телефон во время разговора. Зато остальные одноклассники о приличиях не задумывались. Спокойно смотрели в свои телефоны во время общей беседы. Иногда подолгу — словно вмерзали взглядами в экраны.

Надя достала телефон только тогда, когда позвонила бабушка.

— Ну, и что вы там делаете? — раздался засохший от недовольства голос.

— Мы… мы просто сидим.

— Сидят они. Чтобы в семь была дома, как мы и договаривались. Поняла, Надюш?

— Поняла…

Надя действительно поняла. Но через полчаса бабушка позвонила снова и напомнила, что завтра опрос по Лермонтову, очень серьезный опрос, к которому нужно подготовиться. И это касается всех.

— Завтра опрос по Лермонтову, очень серьезный опрос, к которому нужно подготовиться. И это касается всех, — повторила Надя по бабушкиной просьбе.

— Боже мой, ну тебя и пасут! — фыркнула Ксюша, закатив желудевые глаза. — Опрос по Лермонтову, блин. Надо было мне тогда реально разбить твой телефон, чтобы твоя бабуля не доставала тебя каждые пять минут.

— Да, Завьялова, ты уж извини, но твоя бабуля и правда больная, — добавил Андрей Демидов.

— Андрей, ну зачем ты так… — поморщилась Аня Ищенко и откинула со лба крашеную прядь.

— Да, это правда, у нее больное сердце, — пробормотала Надя.

Все молча смотрели на нее три секунды. А потом начали говорить про Сухарева, которого исключили из школы, про какой-то очень интересный сайт, про компьютерные игры, про то, что почему-то у них в школе не устраивают дискотек, хотя в соседней школе устраивают. Надя не видела связи между всеми этими темами, не ощущала переходов. Переходы были словно спрятаны в тумане. Ты вроде плывешь в одной разговорной теме, а потом раз — и оказываешься в самой гуще другой. А как это произошло — непонятно.

Надя и не пыталась гнаться за неуловимым. К тому же сказать ей было нечего ни по одной теме. Разве что по теме Сухарева: бабушка очень часто обсуждала его в учительской. Но пауз между чужими фразами практически не оставалось, не получалось втиснуться своим голосом. Да и ладно. Наде было хорошо и так. На коленях неподвижно лежал кот, больше не тыкался мокрым носом. Внутри Надиной головы все недавние волнения улеглись. И только от стыда за неправильное пиво что-то слегка зудело, как от позавчерашнего укуса слепня. От зуда хотелось избавиться. Поэтому, когда разговор снова зашел об алкогольных напитках, Надя все же решила высказаться:

— Я приношу свои извинения за то, что купила не то пиво, что вы мне поручили. Надеюсь, вы меня простите.