Залив девочек - Александра Нарин

живут в одном городе, а другие в другом. Некоторые живут в Башне, а некоторые далеко, за реками и джунглями, за полями риса. Он сказал:

– Я попрошу своего папу и свою маму, мы заберем тебя, ты будешь моей сестрой. Мои мама и папа всегда соглашаются, когда я что-то хочу.

Все были добрыми в Башне, я думала: только бы моя мама поняла, что я здесь. Ее тоже нужно взять в приют, она сама еще маленькая.

Грейс

– Ты должна быть благодарна, Марумурал, из такой нищеты он тебя вытащил. Я прихожу, а свечи снова нет! Неужели так трудно зажечь свечу и поставить в чашу у входа?

– Я же поставила, тетушка.

– Поставила! Во сколько это было? Если не понимаешь часы, так хоть смотри на солнце!

Мой любимый, мой любимый! Я буду любить тебя всегда.

Мой любимый был раковиной, а я была жемчужиной. Мой любимый был стеблем, а я цветком. Но превращаясь, мы не спрятались от времени. Тот человек передал Клименту Раджу визу.

Отец вернулся, я не могла гулять так, как раньше. Если бы мама Климента Раджа позвонила моему отцу, тогда, возможно, мы бы и вышли из сумерек тайны. Но он еще не сказал ей, и фонари на нашей улице оставались потушены.

Я думала: как же он скажет? Да, он тоже происходил из христианской семьи, но они были сиро-малабарскими католиками, потомками бедных рыбаков низких каст, искавших в вере утешения и равенства с остальными. Бедные рыбаки были христианами еще до прибытия португальцев и англичан, Святой апостол Фома крестил их в начале времен. Службы их шли на древнем арамейском диалекте, а индуистские праздники и традиции легко вплетались в повседневность.

Моя же семья – потомками высоких каст, которые крестились, чтоб не потерять власть во времена колонии. Обращенный португальцами, наш род принадлежал римской церкви. Мы придерживались латинского обряда. Что скажет на это его мама? Сможет ли он объяснить ей про меня? «О, не волнуйся, моя мама самый дружелюбный человек в Керале, – смеялся он, – я расскажу ей сразу после возвращения. Сначала я должен наладить свои дела и потом жениться на тебе. Мы будем заниматься магазином отца, кроме ножей мы будем продавать там свои работы. Но я должен съездить в Европу, я хочу узнать, как там все устроено». По поводу своего папы я не переживала. «Папа, ты же сам любишь индуистскую женщину, неприкасаемую женщину. Вспомни, как давно я уже живу на земле, сколько еще я могу ждать?» – вот что я бы сказала ему.

* * *

Мне нужно было увидеться с любимым, и я сказала папе:

– Почему мы никогда просто не гуляем с девочками? Сидеть во дворе плохо для их развития. Я поведу их сегодня на берег.

– Ну, хорошо, – сказал папа и даже обрадовался. Наверное, тому, что останется с Чаритой. Раньше я думала, что люди нашей семьи святы. В те дни я узнала, что любовь кого угодно заставит притворяться, заставит превратиться в хитрую ящерицу.

Я взяла на руки Бисеринку, и мы побежали с лестницы. Даже Зернышко побежала, подхваченная со всех сторон подругами. Мы были такие веселые. Девочки как брызги краски в стареньких пестрых платьях. С нами увязался приезжий соседский мальчик, друг Лучика. По очереди мы пролезли в щель в заборе и двинулись по дороге вдоль Бэя мимо Ноччикупама к рыбному рынку, к широким пескам Марины.

Торговцы разложили товар на рекламных баннерах, прижатых к дороге камнями.

– Эй, вы все сестры? – спросил продавец креветок. – Бедный ваш отец!

Климент Радж сидел на бревне, белом от бесконечного солнца, и гладил псов с умоляющими тонкими лицами. Одна собака бегала вокруг, не решаясь подойти.

– Это очень стеснительный пес. Я назвал его Джангли. Эй, мистер, – он стал посвистывать, манить пса, трепать львиную шерсть, когда пес, осмелев, подбежал.

Он любил собак, а мне они были безразличны. Моей любви хватало только на людей.

Мы играли в песках Марины, мы строили город, который тут же разбивали волны. Мы с Климентом Раджем закапывали наши руки глубоко в песок и там во влажной прохладе ласкали друг другу пальцы. Конечно, мы не сами придумали так делать, а подсмотрели в романтических фильмах, нам нравилось быть героями таких фильмов.

Бэй редко бывает спокойным, и в тот день волны бились о берег. Дети лезли в воду. Я больше смотрела, чтоб не захлебнулся соседский мальчик, но они с Лучиком играли там, где мелко. Остальные одичали, у них вымокли платья. Волны подбрасывали девочек высоко, скрывали и выплевывали. Мне казалось, половина детей уже утонули. В гуле волн они не слышали меня. Бисеринка ела песок, я набила ей по рукам и губам.

– Давайте строить залив, – закричал Климент Радж, – модель города и маяк. Идите сюда копать.

Мы стали копать огромный песчаный ров, в который осыпался мокрый песок и заливались волны. Нас было так много, и мы сильно шумели. Люди, прогуливаясь, смотрели на нас. Кто-то сказал:

– Молодцы, проводят уроки на воздухе.

Девочки копали как щенки. Нас было много, и мы выкопали этот ров.

– Вот и залив имени девочек, – сказал Климент Радж, – Залив девочек, да, так мы его назовем.

– А я? – спросил соседский мальчик.

– Ты джентльмен и я джентльмен. Женщины – это нежные богини, пусть это будет их залив.

Мы бегали, мы ползали по песку. Испачкались на коленях мои легинсы, которые я одела под длинное платье в красный цветочек. Мы пошли к дороге покупать горячий чанаджоргарам. А когда вернулись с газетными конусами, полными ароматной закуски, то увидели, что наш залив обрушили волны.

Арухандати

– Что сидишь, Таил? Да, болит рука, сильно болит, будто оторвали ее. Лежу, лежу, куда я пойду с такой рукою? Бэй сегодня молчит, стены не гудят. Слышу, как звенят браслеты служанки в комнате нашего сына. Позвенели и стихли разом. Комната нашего сына чистая, как палата хирурга. Каждый день она там трет. Со статуэток скоро всю краску смоет. Помнишь, мы покупали с тобой святое семейство в Понди Базар?

Хоть бы кто принес лекарства. Внучка наша на выставке сегодня, работает, ведет экскурсию, а девочки в школе. Пусть будут образованными, умными все. Как ты хотел, Таил, чтоб все девушки, даже самые бедные, были грамотные. Теперь все так, как ты предсказывал: никто не спросит, умеет ли девушка шить и варить, а спросят, есть ли у нее диплом.

Что ты смотришь, говорю, Таил? И днем ты стал приходить. Видно, сгущаются мои сумерки. Рассказать тебе что? Внучка твоя удалась в тебя и родню