Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир - Самюэль Элиот Морисон

значительной зыби. Классическая постановка судна на якорную стоянку в таких условиях осуществлялась тремя якорями: двумя бортовыми на носу и одним кормовым, при этом всегда ожидалось, что в ходе длительного плавания один или несколько из них будут утрачены. Обычно в длительный поход брали семь якорей: четыре основных, два из которых постоянно находились на носу, стоп-анкер для удержания на сильной волне, кеджевый для мелководья и большой шкотовый якорь, называемый испанцами la esperanza или ancla de salvacion[104], который хранился в трюме и спускался за борт только в самых крайних случаях. Когда судно находилось в море, оба носовых якоря крепились на кат-балках и всегда были наготове.

ХОДОВАЯ ОСНАСТКА РЕЯ И ПРЯМОГО ПАРУСА НА КАРАВЕЛЛАХ 1492 Г.

Из Хулио Гильен, «La Carabela Santa Maria»

Все суда того периода управлялись подвесным рулем и большим деревянным румпелем, к переднему концу которого крепились разгрузочные снасти. Заднее окончание румпеля врезалось непосредственно в стойку руля, такое соединение требовало широкого открытого порта на корме, который нельзя было ничем закрыть, и, когда судно попадало в шторм, каждая волна заплескивала в кают-компанию немало воды. На каравеллах со сравнительно короткими кормовыми палубами рулевой, возможно, и мог бы наблюдать за погодой и парусами, но на «Санта-Марии III» кормовая палуба над головой (рулевой должен был обладать маленьким ростом, чтобы не сутулиться) полностью закрывала весь обзор. Вместе с тем это соображение было излишним, поскольку до изобретения в восемнадцатом веке рулевого колеса предполагалось, что рулевые ничего и не должны были видеть: они руководствовались показаниями компаса, личным ощущением хода судна и командами, подаваемыми вахтенным.

Чем больше узнаешь о кораблях времен Колумба, тем больше восхищаешься их мореходными качествами и тем, что сейчас называют функциональными особенностями; но условия жизни были настолько примитивными, что, похоже, судостроители все еще предполагали, что экипажи на ночь будут высаживаться на берег, как в Древней Греции. Единственным средством приготовления пищи была открытая топка, снабженная спинкой, защищающей ее от ветра, на полу коробки был насыпан песок, и на нем разводили дровяной костер. Создатель «Санта-Марии III» не смог обеспечить ночлег на верхней палубе никому, кроме Адмирала. Кормовая надстройка, толдилья (правильнее было бы назвать ее «собачьей будкой»), представляла собой относительно просторную каюту, но под баком не было места ни для чего, кроме канатов и запасного снаряжения. Отгороженное носовое пространство в трюме «Санта-Марии III» носило гордое название «каюта Хуана де ла Коса», однако кажется весьма сомнительным, что капитан мог спать в вонючем трюме среди крыс и тараканов. А ведь где-то еще должны были располагаться отдельные койки для лоцмана, писаря, переводчика и прочих «белых воротничков» экипажа: даже на «Нинье» нашлись места для португальских визитеров на Азорских островах. Представляется, что на настоящих судах толдилья была значительно больше, чем на реконструированных моделях, и в ней находилась не только капитанская каюта, но и общее жилое помещение для других офицеров (либо помещения для других кают устанавливались вдоль бортов). На кораблях той эпохи не предусматривалось отдельных спальных мест для матросов и солдат. Они просто ложились где угодно – на полубаке, в кают-компании или просто на палубе, если позволяла погода.

Как и на всех судах того времени, палубные балки «Санта-Марии» имели значительный изгиб, и единственное ровное место на палубе находилось у главного люка в середине судна. Разумеется, этот участок и был любимым местом для сна. Об этом косвенно свидетельствует случай из Четвертого путешествия. Во время стоянки «Капитана» на якоре у Рио-Белен несколько запертых пленных индейцев сумели взломать главный люк и, подождав, пока сонная команда посыплется вниз, прыгнули за борт. В конце концов проблему сна для моряков всех наций решили гамаки, впервые подсмотренные европейцами у индейцев в 1492 году. По крайней мере, в модели «Санта-Марии II» они висят в трюме, представляя отдых экипажа в более комфортных и чистых условиях, чем было на самом деле.

Низкое место в профиле этих судов между грот- и фок-мачтой называется шкафутом. Во время сражений это пространство закрывалось брезентом для защиты людей от стрел, а в праздничные дни со шкафута за борт вывешивались щиты, украшенные гербами кабальеро из состава экипажа, а на флагмане поднимали королевский флаг Кастилии и Леона. У флота Колумба было свое особое знамя с изображением зеленого креста с коронами на каждой стороне перекладины на белом поле и буквами F (Фернандо) и Y (Изабель). Во время больших церковных праздников, если судно находилось в порту, его мачты и реи украшались флагами, длина которых намного превышала длину самого судна. При нахождении судна в море (несмотря на популярные иллюстрации) флаги не поднимали, поскольку они быстро изнашивались под крепким ветром. На каждом судне было по одной шлюпке, занимавшей весь проход по правому или левому борту в районе шкафута. Эти прочные лодки обладали столь значительным весом, что после спуска на воду их предпочитали буксировать в кильватере до тех пор, пока позволяла погода.

На всех трех судах имелась собственная артиллерия: железные ломбарды калибром около 9 см, установленные на лафетах, метающие каменные ядра, и небольшие поворотные орудия, заряжающиеся с казенной части, так называемые фальконеты калибром около 4,5 см. Они устанавливались вдоль фальшбортов и служили для обороны при абордажах, стреляя в противника. Единственными видами стрелкового оружия, упоминаемыми Колумбом во время Первого путешествия, были арбалеты и эспингарды – примитивные мушкеты, сделанные из железных или бронзовых трубок, закрепленных на деревянных прикладах.

После того как в 1892 году в Испании были построены копии «Ниньи II», «Пинты II» и «Санта-Марии II» (первые две за счет Соединенных Штатов, а последняя – за счет испанского правительства), обе каравеллы были отбуксированы на другой берег Атлантики, а испанский флот, к своей великой чести, привел «Санта-Марию II» с Канарских островов на Кубу собственным парусным ходом. Она вышла из Санта-Крус-де-Тенерифе 22 февраля 1893 года. В этот зимний сезон пассаты выдались крайне неустойчивыми, и переход стал гораздо более трудным, чем в оригинальном Колумбовом походе. В течение нескольких дней, пока задувал сильный норд-вест, «Санта-Мария II», как писал капитан, «испытывала сильный крен и качку», причем даже принайтованные предметы ухитрялись вырываться на свободу, а мачты стонали так сильно, что никто не мог заснуть. В середине марта на широте около 21° казалось, что пассаты не длились более двух дней, а когда начинало задувать в корму, управлять парусником становилось крайне сложно, несмотря на современный штурвал. Находясь в открытом море, «Санта-Мария II» значительно рыскала при сильном шторме. Лишь только установка