Должок кровью красен - Сергей Зверев

Выслушал Руслан порцию матюгов, ему причитающихся, во двор вышел. А там уже Магомед с Султаном стоят. Недовольные, раскрасневшиеся – их Амиров еще раньше Руслана обматюгал.

– А все из-за тебя! – Руслан на Магомеда наезжает.

– Почэму из-за мэна, а?

– Я-то Зарубина этого никогда в глаза не видел! Ты что, сразу посмотреть не мог, кого резать будем?

– Тэмно было.

– Так свет бы включил! – шепчет Руслан змеюкой подколодной. – Так нет: на бабу голую засмотрелся…

– А почэму ты минэ раньшэ нэ сказал свэт включит?

– Думал, что у тебя голова на плечах, а не казан для плова! А ты зачем ту картину дурацкую со стены снял?

Набычился Магомед.

– Ныкакой та картына нэ дурацкая.

– Да голая баба! Ты что, никогда голой бабы не видел?

– Такой – нэт.

– Тьфу! – Руслан в сердцах под ноги сплюнул.

– А ти знаэш, сколько эта картына стоыт?

– Да три копейки она не стоит!

– Нэ скажы таких кыслых слов! Шэдэвр это.

– Кто тебе чушь такую сказал?

– Всэ говорят. Я сэгодня мэнта знакомого видэл, который расслэдований убийства на посаде ведот… Родыонова. Он ещо вызытка минэ свой оставыл. – Магомед говорит, доставая из портмоне визитную карточку оперативника. – Родыонов сам минэ сказал: картына называется «Обнаженная жэншын»… Хотя и бывшая в употрэблэний, но за нэе дэнги можно нэмалые получыт.

– Ну-ка, пошли к тебе, покажешь…

– А ныкуда идты нэ надо – в машинэ она.

Черный «БМВ» с тонированными стеклами тут же во дворе Булатовой виллы стоит. Открыл Магомед багажник, картину в багетной раме достал, землякам шедевр демонстрирует.

– Вай, какой жэншын! – языком цокает.

Смотрит Руслан на картину – жэншын как жэншын. Что, мало он на таких в своей жизни насмотрелся? В чем в чем, а в женщинах Руслан неплохо разбирается. Ну, может, чуть хуже, чем в стрелковом оружии. А вот в искусстве изобразительном не разбирается вовсе. Хрен его знает – может быть, и впрямь это какой-то шедевр?

– Послушай, Магомед, – говорит Руслан. – Давай-как в Покровское съездим!

– Зачэм?

– А там один мужик интересный живет. Миша Карелин. То ли реставратор он, то ли искусствовед. Я у его покойного дядьки три года назад от триппера лечился. Может, Миша этот чего путного скажет?.. Может, и денег за нее даст?!

В Залинейном районе – необычайное происшествие.

Закрылась «Реанимация». И, судя по всему, надолго…

Стоят мужики перед дверью стеклянной, смотрят на вывеску, а на ней – вот что:

ПО ТЕХНИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ ПИВНОЙ РЕСТОРАН «ГАМБРИНУС» ВРЕМЕННО НЕ РАБОТАЕТ. АДМИНИСТРАЦИЯ ПРИНОСИТ СВОИ ИЗВИНЕНИЯ.

Что за «технические причины» – и дураку понятно. Вон какая огромная трещина в боковой стенке – того и гляди, развалится здание. А ведь еще сегодняшним утром не было этой трещины…

Что значит «временно не работает» – еще понятнее. Это уж любому известно: нет ничего в нашей жизни более постоянного, чем временное. Если написано, что заведение «временно не работает», – голову можно на отсечение дать, что заведение это вообще не заработает больше никогда.

Но что же горожанам нашим без «Реанимации» делать?!

Осиротел город наш…

– Да олеография это самая настоящая! Тоже мне, «шедевр» выдумали…

Стоят Магомед с Русланом в комнатке, на хозяина смотрят. А тот, в кресле продавленном развалясь, разглядывает картину, из дому Катюши украденную.

Комнатка разным хламом заставлена: комод допотопный, трюмо хромоногое, стол письменный. На столе – всякая всячина: бронзовые иконы-складни, паникадила да кресты архиерейские, блюдца да чашки растресканные, колбочки да бутылочки с жидкостями разноцветными. За столом хозяин сидит. Тщедушный мужик лет тридцати пяти. Очки старомодные в золотой оправе. Волосы пегие на затылке в тугую косичку стянуты. Странновато мужик выглядит: одновременно и на профессионального ростовщика смахивает, и на реставратора антиквариата.

– Что за олэографый такой? – Магомед, настороженно.

– Ну, как тебе сказать… Короче, масляная копия, выполненная литагрофическим способом с последующим тиснением специальным прессом.

Разъясняет Карелин кавказцу необразованному, что такое оригинал и что такое копия. Слушает Магомед, кивает непонятливо…

А вот Руслан не слушает. Сразу он понял, как только Карелин картину в руки взял, – фуфло Магомед со стены снял, а не шедевр. Просто свояка своего обижать не хотел… Стреляет Руслан глазами по сторонам и видит: в углу над комодом две старинные иконы висят…

Наверняка не фуфло.

– Ладно, Миша. – Руслан говорит, за спину хозяину заходя. – Хватит нам объяснять, человек ты ученый – и так понятно. Скажи, пожалуйста, – а вон те иконы, которые у тебя на стенке висят… Тоже олеография?

– Обижаешь! – Карелин морщится. – Какая же это олеография? Настоящие! Восемнадцатый век, так называемая ветковская школа иконописи! Я их у одной попадьи, вдовы священника-старообрядца, купил!

– И сколько они стоить могут? – щурится Руслан.

Нехорошо так щурится, хищно…

– Ну, тысячи три – три с половиной долларов, не меньше.

– Покажи-ка…

Поднялся Карелин с кресла и, подвоха не чувствуя, к стене подошел. Снял обе иконы, взглянул на них любовно и Руслану протягивает.

– Хорошие доски, – Руслан кивает. – Знаешь, что Миша… Давай-ка с тобой махнемся.

– Что? – Карелин, не понимающе.

– Махнемся, говорю. Мы тебе эту картину, а ты нам – иконы.

Попытался было Карелин рыпнуться, попытался иконы из рук Руслановых выхватить, но Магомед, недолго думая, зарядил искусствоведу коротким хуком в челюсть. Ойкнул Миша, равновесие потеряв, спиной на комод завалился да сразу на пол сполз. А Руслан, иконы на стол положив, от души приложился ногой в промежность Карелина. Взвыл Миша – белый свет ему в копеечку показался!

– Короче так, Миша, – Руслан, жестко. – Мы сейчас уезжаем, а ты небось сразу в ментовку ломанешься. Твое право, конечно. Да только не советую тебе это делать. Потому что никто там твоими картинками заниматься не будет. И телохранителей тебе менты на каждый день не дадут. А где ты живешь, нам известно… Олеографию, или как там она называется, мы тоже забираем, коли меняться не хочешь. Если не желаешь на свою жопу неприятностей – сиди тише воды, ниже травы. Понял?

…Вот и сбылось пророчество Ивана Зарубина. Говорил же он Мише Карелину, когда отдавал долг, покойному дяде Коле причитающийся: ты, мол, сам вправе решать, как деньгами этими распорядиться, да только помяни мое слово – ох и икнется тебе когда-нибудь этот бизнес!