Должок кровью красен - Сергей Зверев

– В каком именно доме?

– Напротыв гастронома. Роза Люксэмбург улыца.

– А что за мужик?

– Я, дорогой, сам этот мужык нэ видэл, но люды мои говорят – очэнь уж он на тот Ыван Зарубин похож, который вы ищитэ. Навэрное, опять бабу рэшил в заложницы взять, вот она от тэрорыст-Иван и отбывалас. Ножом. Можэт, зарэзала эго уже – съезды, провер.

– Сейчас же высылаю на Дмитриев Посад опергруппу. Когда, когда, говоришь, та баба с ножом за Зарубиным гонялась?!

Раннее утро. Залиния. Стройка. Грязюка повсюду, мусор, там и сям бетонные плиты навалены да груды кирпича. Но строителей почти что не видать. Пусты ковши застывших экскаваторов. Бульдозеры на краю котлованов как подбитые танки застыли.

Переминается архитектор Капустин у края ямы с ноги на ногу, в который уже раз за сегодняшнее утро объясняет Хомуталину – мол, стройку сворачивать надо.

– Неужели ничего сделать нельзя? – Петр Владимирович сокрушается.

– Можно, конечно… Вон и Колизей в Риме на болоте построен, и добрая половина Лондона… Только дорого это обойдется – линзы перекрывать.

– Во сколько?

– Ну, сейчас точно сказать не смогу. Сперва новую геологическую разведку провести надо, затем калькуляцию расходов составить… – взглянул главный архитектор в сторону «Гамбринуса», что на пригорке стеклянными окнами поблескивает и, голос понизив, добавил: – Боюсь я, Петр Владимирович, чтобы с пивным рестораном ничего не случилось.

– Ладно. Проводи свою геологическую разведку. Срок – два дня. Послезавтра мне на стол подробную калькуляцию расходов.

Кивнул Хомуталин – и к «Кадиллаку» своему двинулся.

Чувствует он, конечно же: тут уж никакая геологическая разведка не спасет. Геологическая разведка – не более чем соломинка, за которую Петр Владимирович, в подземных плывунах утопая, спастись пытается. Но так уж наш человек устроен – в спасительность соломинок этих верит он больше, чем в здравый смысл…

– …Значит, гражданка Ефимова, ничего по сути произошедшего в вашем доме убийства вы больше сообщить не можете?

– Да я вам, товарищ старший лейтенант, битый час талдычу: где-то в половине девятого вечера постучали в дверь, я открыла – и тут же по голове получила. Кто стучал – не видела, темно было, кто бил – не заметила, потому что сразу сознание потеряла. Сколько пролежала – тоже не помню. Слава богу, соседи, которым я сына моего Сашку до вечера отвела, увидели меня, на крыльце лежащую, в сознание привели. Зашли мы домой, и почуяло мое сердце недоброе!.. Так и есть. Заходим, значит, в спальню – а там он лежит, с горлом перерезанным… И кровища кругом. Я – к телефону и ну 02 накручивать! А там не отвечает никто…

Сидит Катюша в зале, всхлипывает тоненько, раскрасневшееся лицо платочком утирает, малолетнего сына Сашку по головке поглаживает. Вздыхает старший оперуполномоченный Родионов, показания потерпевшей протоколируя. Нехорошо ему: вон аж прыщи на морде покраснели! Понятно уж, почему нехорошо милиционеру: не получится это убийство на гражданку Ефимову повесить. Алиби у нее стопроцентное: соседи в один голос правоту слов потерпевшей подтверждают.

– Та-ак… Может, подозреваете кого-нибудь?

– Да некого мне…

– Скажите. – Старший лейтенант на абажур щурится. – А убийство это… никак не связано с происшествием пятого сентября? Ну, когда в доме этом стрельба была и вас в заложницы захватили?!

– Да я уже сто раз говорила: никто и ни в какие заложники меня не захватывал! Какой-то мужик незнакомый в дом зашел – водички испить, а вы и рады его террористом представить!

Хмыкнул старлей недовольно – вот тупорылая баба! Русским языком ей втемяшивают: брали тебя в заложницы, брали, брали, а ты – нет, нет, нет! Делать нечего – придется слова Ефимовой в протокол заносить.

– Может, пропало у вас что-нибудь? – обреченно спросил опер.

Подняла Катя глаза на милиционера и – неуверенно так:

– Ага.

– Вот как? И что же?

– Картина у меня висела – вон видите, где пятно на обоях? Пропала.

– А что за картина? Неужели такая ценная, чтобы из-за нее человека резать?

– Не знаю я, ценная или нет, не разбираюсь я в этом… Висела себе и висела. Пить-кушать не просит – с чего бы ей не висеть?

– А что на ней изображено было?

– Женщина голая…

– Порнуха, что ли? – веселится мент.

– Да нет, что вы! Испанский художник Гойя, начало девятнадцатого века, а картина называется «Обнаженная маха».

– Так в протокол и запишем: пропала картина, бывшая в употреблении, б/у то есть, изображающая голую женщину… – скрипит Родионов ручкой по протоколу, выводя малоразборчивые каракули. – Как фамилия художника? Ага: Гойя… А документики убитого посмотреть можно?

Поднялась Катя из-за стола, выдвинула ящик комода, протянула оперу краснокожий паспорт. Раскрывает Родионов паспорт, вписывает в протокол анкетные данные убитого:

МИХЕЕВ НИКОЛАЙ СЕРГЕЕВИЧ, 1968 года рождения.

…Вот так-то оно в жизни бывает! Не обкурись «черные» перед убийством анашой, наверняка бы догадались в лицо своей жертве взглянуть, прежде чем нож доставать! Сам-то Зарубин отдыхать не в хатенке улегся, а во времянке дощатой – там, где Катюша с сыном от Колиных пьянок спасалась. Только вот во времянку джигиты почему-то не заглянули, хотя стоит она в каких-то трех шагах от хатенки о трех окнах. Халатность они допустили, непростительную халатность!

С точки зрения нашей милиции, все люди делятся на две категории: на тех, кого уже пришла пора сажать, и на тех, кого пока еще не пришла. То, что гражданке Ефимовой за решетку пора, – в этом старлей Родионов уверен.

Кому смерть татуированного Михеева была выгодна? Конечно же, ей. Вон все соседи в один голос утверждают – плохо она с покойным жила, скандалы у них чуть ли не каждый день, иногда даже за волосы Михеева таскала… Опять-таки жилплощадь после Колиной смерти освобождается. Правда, сама Ефимова якобы тоже пострадала – и соседи правдивость слов ее подтверждают… Но разве человек, на убийство решившийся, не додумается алиби запастись?

Вбежал Родионов на второй этаж, в кабинет начальника постучал.

– Можно, Семен Геннадьевич?

– А-а-а, уже прибыл? Ну, докладывай… Кого там зарезали?

– Такое вот дело, товарищ исполняющий обязанности начальника ГУВД, – откашлявшись в кулак, начал старлей. – На начальной стадии дознания стало известно следующее…

Самое тоскливое в нашем городе время – это вечер. Куда вечером податься? Да в «Реанимацию», естественно! Пивка потянуть, последние городские слухи узнать. Тем более что слухов в нашем городе за последние дни – хоть отбавляй.