Должок кровью красен - Сергей Зверев

– Ага – держи карман шире! Получат они… Есть там кому получать.

– Это точно.

– И надо было столько людей без крыши над головой оставить, чтобы кабак этот вонючий отгрохать! Вот сволочь какая – только и думает, как бы народ споить!

– Да я бы его этими руками!.. Дали бы автомат – рука б не дрогнула!

…Не только в локомотивном депо такие слухи. На трикотажной фабрике – то же: мол, негодяю-олигарху Хомуталину тот поджог ох как выгоден был! Только там не на «мужа Витькиной двоюродной сестры» ссылаются, а на какую-то заметку в московской газете. Правда, как та газета называется и за какое она число, никто толком сказать не может. И на фабрике искусственного меха тоже о поджоге судачат. Там – своя версия: рано утром тетя Маша на остановке услышала, будто бы какой-то милиционер другому милиционеру о Хомуталине говорил. Якобы ордер на его арест уже выписан. На фабрике стекловолокна похожий слушок: только там почему-то источником «Голос Америки» называют.

Слушают умные люди, удивляются: и с чего это в один день по всему городу о Хомуталине заговорили?!

Может быть, слесаря из локомотивного депо и впрямь думают, что слухи – дело стихийное. Может, ткачихи с трикотажной фабрики действительно уверены, что россказни всякие на голом месте возникают чисто спонтанно. Может, рабочие фабрики искусственного меха да стекловолокна свято верят, будто бы слухи в городе нашем не контролируются никем.

Наивные они люди…

А вот Владимир Иванович Янчевский знает: нельзя такие вещи на самотек пускать. Не могут слухи на голом месте рождаться. У всякого слуха источник свой есть. С голубого ручейка начинается река, ну а слухи начинаются с агентурного распространения. Не все, конечно, слухи. Меньшая их часть. Но лучшая.

По роду деятельности своей Владимир Иванович много чем в ФСБ занимается. И румитологией в том числе – так по-научному наука о слухах именуется. В нелегком деле изготовления и распространения слухов Янчевский – профессионал общепризнанный. Точно покойный Коля Михеев в технологии закусывания водки. Знает товарищ подполковник, из каких точек исходных слухи распространяются лучше всего: из очередей змеистых, из автобусов переполненных, из пивнух, народом любимых. Вот агентура под руководством людишек с горячими сердцами, холодными головами да чистыми руками слухи эти и распространяет. А асы вроде Янчевского затем по своим каналам пробы-замеры общественного мнения берут: привился слух или нет?

…Сидит Владимир Иванович за казенным столом в кабинете рабочем, сводки слухов просматривает. Улыбается товарищ чекист – все по накатанной колее идет. Потер руки, улыбнулся незло. Из-за стола поднялся, закурил и, портрету Феликса Эдмундовича, над столом висящему, подмигнул:

– То-то, товарищ Дзержинский! Это тебе не беспризорников по подвалам спасать! И это только начало…

Мерзко в нашем городе на рассвете. У контейнеров мусорных собаки бездомные мордами всякий хлам ворошат. Дворники в апельсиновых безрукавках улицы метлами скребут, ленивым матерком друг с другом переговариваясь. Идет Иван утренними дворами. Недолго Ивану идти. Вон через три квартала от дома Катиного улица Красноармейская начинается. В самом начале ее – кирпичная трехэтажка, где Владимир Иванович обитает. Во дворе трехэтажки обычно машина Янчевского стоит.

Вот и хорошо… А уж как в машину проникнуть да сигнализацию отключить, Зарубину отлично известно.

– Это ты?..

Обернулся Янчевский из-за руля, на Ивана непонимающе смотрит.

– Я, а то кто же…

– Ты как… в машину мою попал? – Янчевский спрашивает, лучшего вопроса не найдя.

– Так же, как и ты. Через двери. – Иван ответил, куртку расстегивая.

Зашуршала материя, и тут увидел Янчевский в руках Ивановых обрез. Вздрогнул чекист. Чего уж, всякий в такой ситуации вздрогнет; просыпаешься утречком в благостном расположении духа, садишься в машину собственную, а там – человек уже тебя ждет. С ружьем.

– Ну что, ехать куда-то надумал? – Зарубин дуло обреза в шею водителя легонько вдавил. – Так езжай.

– Иван, я вижу, опять поговорить со мной хочешь. – Чекист мнется, прикидывая, что в его положении лучше: пытаться из салона выскочить или на помощь кого позвать. – Так давай, может, у меня дома поговорим… По-мужски.

– У тебя дома я уже бывал. Не хочу больше.

– Хочешь со мной в управление? – фээсбэшник предлагает, напоминая нехитро, кто он таков.

– Можно и в управление. Только сразу к начальнику твоему самому главному отведешь.

– Зачем тебе начальство мое? – удивился чекист неподдельно.

– Документик один любопытный показать.

– Какой еще документик?

– Предсмертное письмо Оксаны Медведевой, которую ты, сука гэбэшная, тазепамом отравил. То самое письмо, из-за которого ты Мишу Супруна четыре года назад зарезал.

Прикинул Владимир Иванович – не выгорит ему от Ивана избавиться. По крайней мере через свой фээсбэшный статус. Но разве сам товарищ подполковник не способен из жизни своей этого дураковатого правдоискателя убрать?

– Давай на дачу ко мне, – предложил чекист задумчиво и прищурился, прикидывая, как ему дальше быть.

– Давай. Но только без фокусов.

Через полчаса остановился автомобиль у крыльца нарядной избушки с резными наличниками. Заглушил Янчевский двигатель. Вышел из машины, Иван – за ним. Держится позади, шагах в трех, обрез со спины чекистской не сводит.

– Проходи. – Хозяин буркнул, дверь открывая, и тут же почему-то голос повысил: – Одни мы с тобой на даче, товарищ следователь…

Подивился Зарубин – с чего бы это чекист его следователем обозвал? Но не стал удивления своего демонстрировать. На кухню прошел, за стол уселся.

– Может, чаю приготовить? Кофе? Или покрепче чего? У меня тут все есть.

– Садись, гнида, не мельтеши.

Уселся Янчевский напротив, а Зарубин, записку Оксанину из внутреннего кармана достав, развернул ее, широкой ладонью пригладил и Янчевскому протянул.

– Читал уже, наверное…

– Ну-ка, ну-ка…

– …Да только Супрун, как я понял, ксерокопию тебе давал. А оригинал – вот он.

Пробежал Владимир Иванович записку глазами, и эта манера чтения лишний раз убедила Зарубина – знаком товарищ чекист с ее содержанием.

– Это точно она писала? – Янчевский, с сомнением.

– Диктовала.

– Супрунихе?

– Допустим. Почерк действительно не ее. А вот подпись – Оксанина. Кстати, если ты тогда действительно на ребенка согласен был, стало быть, фамилия твоя в индивидуальной карточке беременной зафиксирована. Недолгое это дело – архивы поднять…