Исмаил - Амир-Хосейн Фарди

— В-в-вставайте, г-г-господин!

Чья-то рука тронула его за плечо. Он поднял голову от мохра. Глаза его были красными. Сквозь пелену слез увидел мужчину средних лет с шарфом на шее. Мечеть уже опустела, оставались только он и этот средних лет мужчина, озабоченно глядящий на него. У Исмаила все еще кружилась голова, словно он только что очнулся от тяжелого долгого сна. Мужчина переминался с ноги на ногу.

— З-з-закрываемся, п-п-прошу!

Исмаил надел носки.

— Сию секунду.

Вентилятор был выключен. Его большие лопасти чуть покачивались. Исмаил положил мохр на полочку и почувствовал стыд. Взял мохр, поцеловал его и вновь положил на полочку. Надел туфли и покинул мечеть. Торопливо зачерпнул горсть воды из бирюзового пруда, плеснул себе на лицо и вышел из двора на улицу.

Он чувствовал себя легким, грудь больше не сдавливало, на сердце не было тяжести. Он спокойно дышал, быстро шел, и уже не гнались за ним зловещие тени, происшествие в парке обесцветилось — и вот он с уверенностью идет, смотрит по сторонам, думает… Тревога и смятение исчезли, а все, что осталось — спокойствие духа и глубокая уверенность — словно он уже не один, но опирается на некую величественную и не знающую поражений силу. Все прошлое стало для него лишь холмиком из воспоминаний, среди которых только воспоминание о Саре было для него по-прежнему сладостным и приятным. Сара оставалась в его душе — с глазами, полными слез, и опущенной головой. Она, словно перышко, перелетела через ограду, вдруг отделившую настоящее от прошлого, и оказалась здесь, а все остальное — там, потерявшее цвет, сгоревшее и съежившееся.

Эту ночь Исмаил спал чутко, думая о Саре. Он беспокоился о ней. Кто знает, как повел себя с ней отец после их расставания? Исмаил чувствовал, что его любовь не умерла, напротив, может быть, стала сильнее прежней. Он переживал только о Саре. О себе он забыл. Вся эта ругань, унижения, побои забылись. Горестное лицо Сары не позволяло думать о себе. Только ее он и видел. О ней размышлял. А о себе забыл.

Утром Исмаил пришел в банк с надеждой, что увидит ее. Усевшись за свой стол, сделал вид, что занят приведением в порядок рабочих принадлежностей, — и внимательнее, чем когда-либо, следил за улицей. Время шло, а Сары не было. Все знакомые лица появились и исчезли. Улица опустела, а она не пришла. Исмаил совсем расстроился. Ни руки, ни душа не хотели работать. До самого конца дня он все беспокоился. Дергался. Когда рабочий день закончился, он вышел из банка, но домой идти не хотелось. А куда идти — непонятно. Ноги повели его по улице вниз, к перекрестку с железной дорогой. Он поднялся на насыпь и встал около рельс. Пыльная будка стрелочника казалась постаревшей. Исмаил взглянул на ее полуоткрытое окошко. Старик-стрелочник сидел в полутьме комнаты и тряпицей начищал козырек фуражки, доводил его до блеска. Был так занят, что, казалось, ничто, кроме подхода поезда, не заставит его поднять голову. Исмаил хотел было зайти и заговорить с ним, но передумал и направился в ту сторону, откуда приходила Сара. Шел медленно, считал шпалы, но быстро сбивался со счета и начинал сначала. Всей душой он хотел бы, чтобы обстоятельства дали ему какую-то возможность увидеть ее и сказать ей хоть пару слов. Спросить, как она себя чувствует. Сказать, что он ее по-прежнему любит и что действия ее отца не повлияли на его чувство. Что он по-прежнему желает ее, и еще больше, чем прежде.

Он шел и размышлял. Иногда вдруг громко начинал говорить сам с собой. Как далеко еще идти — понятия не имел. Под насыпью железной дороги, рядом с озерцами стоячей воды и канализационными стоками, рос высокий густой камыш, и дуновения ветра качали его кофейного цвета султаны и заставляли шуршать трущиеся листья. Эти камыши были прибежищем бесхозных котов, собак и укрытием наркоманов и пьяниц. Чуть в стороне, возле глинобитной стены скотного двора, собралась кучка людей, и Исмаила это заинтересовало. Наверное, тут можно будет убить время. Он спустился с насыпи, пробрался меж камышей и осторожно приблизился к этим людям. Здесь шла азартная игра — в бабки. Несколько человек били по бабкам, другие смотрели на их игру. Исмаил подошел. Присмотрелся. Играющие сидели в несколько рядов на пустых металлических бидонах или стояли на коленях. Один-два человека сидели на корточках, тщательно прицеливались, бросали биту, а после броска били себя по коленям. Всякий раз, как случался удачный удар и бабки падали, играющий что-то выкрикивал. А собственный промах он сопровождал крепким ругательством и еще сильнее бил себя по коленям. В этом хоре голосов один показался Исмаилу знакомым. Вытянув шею, он всмотрелся и узнал этого человека. Это был отец Сары, в той же рубашке и шляпе с полями, косо сидящей на голове. Он несколько раз подряд промахнулся и теперь, не переставая, ругался и сквернословил. Наконец, он проиграл совсем, с силой ударил по земле и встал на ноги. Снял шляпу и встряхнул ее. Он был весь красный, от горла до макушки. Он вновь надел шляпу — и тут увидел Исмаила. Он некоторое время смотрел на него, не веря себе, расширившимися глазами. Потом, опустив голову, отошел немного в сторону. Исмаил подошел к нему.

— Здравствуйте, господин.

Теперь тот уже не мог притвориться, что не видит Исмаила.

— Ну, чего надо, чего ты тут болтаешься?

— Хотел поговорить с вами.

— Иди своей дорогой, наглый парень. Говорить-моворить некогда мне!

Исмаил тихо спросил:

— А если вам нужно денег-менег, так у меня есть с собой, сколько вам надо?

Тот задергался. Сунул руку в карман брюк, вытащил комок ассигнаций, кое-как скомканных, и поднес к глазам Исмаила.

— Ты что себе думаешь? Хоть я и проиграл, а все равно могу такого, как ты, купить с потрохами. Понятно? Теперь давай быстро дуй отсюда, пока я тебя не отделал хуже вчерашнего.

— Послушайте, господин, я ведь не трус. Я отвечаю за свои слова. Вчера я сказал, что хочу жениться на вашей дочери, и сегодня повторяю это. Я беспокоюсь за нее.

— Беспокойся о тете своей! Наглец ты, парень, думай, что говоришь! А то тебе в этих камышах голову поправят!

В это время кто-то крикнул:

— Шухер, фараоны!

В мгновение ока игроки свернули свою лавочку и бросились в камыши. Невдалеке показались два конных жандарма с винтовками за плечами, скачущие галопом вдоль стены скотного двора. Но они еще не успели приблизиться, а игроки уже пробежали сквозь камыши, поднялись на насыпь и остановились на рельсах железной дороги. Исмаил стоял в удивлении, наблюдая все это. Слышался топот копыт. Один из игроков крикнул:

— Эй, парень, они не разбирают! Прыгай сюда, здесь граница участка, они сюда не заходят!

Жандармы были рядом, и Исмаил кинулся в камыши. В перевитых вьюнком зарослях не видно было ручья, и он по пояс провалился в тину и грязь. С трудом вылез на сушу и, мокрый, забрался на рельсы. Жандармы стояли рядышком лицом к железной дороге. Их лошади явно противились тому, чтобы углубиться в камыши. По крайней мере, не горели таким желанием. То же и всадники. Один из жандармов выругался: