Полуночная девушка - Мелисса Грей

А вот Гая они не могли оставить себе, каким бы он ни был красавцем. Айви этого не допустит. Но если Эхо что-то запретить, она ведь наверняка сделает наоборот. Так что Айви и решила зайти с другого конца.

– А как же Роуан? – спросила она. – Едва ли ему понравится, что ты строишь глазки другому парню, тем более дракхарину.

– Во-первых, я никому не строю глазки, – отрезала Эхо и села по-турецки на диване. – А во-вторых, я не хочу говорить о Роуане. Я влипла по уши и не собираюсь втягивать его в эту путаницу с жар-птицей. Он достоин лучшего. И ты тоже.

В глубине души Айви была согласна с подругой, но признаться в этом вслух было бы слишком жестоко. Айви чувствовала себя беспомощной, беззащитной, однако понимала, что Эхо, скорее всего, испытывает то же самое. А значит, они должны вместе с этим справиться, как бы трудно ни приходилось.

Эхо взяла Айви за руку, отвлекая от невеселых мыслей, и спросила:.

– Ну, ты как?

Короткий ответ был бы «никак». Да и длинный тоже. Но так они ни до чего не договорятся. Что толку в таком ответе?

– Да вроде ничего, – призналась Айви. – Вот уж не думала, что у тебя такая бурная жизнь.

Эхо рассмеялась, но в смехе ее сквозила усталость.

– Ну, это даже для меня чересчур.

– Ты уверена, что им можно доверять? – спросила Айви, теребя кисточки на диванной подушке.

Эхо вжалась в спинку дивана, как будто хотела продавить ее насквозь.

– Да как тебе сказать… разумеется, ни в чем я не уверена. Но мне кажется… чутье мне подсказывает, что Гай не врет. Не знаю почему, но я ему верю.

Айви ее признание не убедило. Должно быть, недоверие было написано у нее на лице, потому что Эхо спросила:

– Может, тебе не надо?

– Что не надо?

– Здесь оставаться. Ты ведь можешь вернуться домой. Никто тебя ни в чем не упрекнет. Тебя похитили, ты ни в чем не виновата. Все тебя любят. – Эхо не добавила «в отличие от меня», но это и так было ясно. – Даже Альтаир.

Айви нахмурилась.

– Я же все-таки твоя подруга! Как я могу бросить тебя с двумя дракхарами и одним птератусом, которого ты, между прочим, назвала самым скользким типом из всех, кого ты знаешь?

– Я все слышу. – Джаспер был на кухне, но в лофте особо не посекретничаешь: слишком тесно.

Айви не обратила на него внимания.

– Зачем ты вообще в это ввязалась? Да, найти жар-птицу – серьезное дело, но почему именно ты должна за ней гоняться? Пусть этим займется кто-нибудь другой.

Эхо покачала головой и потупилась.

– Это должна сделать я, – тихо пояснила она.

– Но почему? Тебе же всего семнадцать. Я знаю, ты давно не ребенок, мы обе слишком рано повзрослели, и все-таки ты не обязана ее искать.

– Ты не понимаешь. – Эхо подняла глаза на Айви, и у той при виде слез подруги сжалось сердце. – Ты не знаешь, каково это.

– Что «каково»? – уточнила Айви. – Объясни.

– Они смотрят на меня, как на чужую. Они были бы рады, если бы меня там не было, – сказала Эхо. Айви не надо было уточнять, о ком речь. Об Альтаире. Руби. И птератусах, которые были с ними согласны. Обо всех, кто считал Эхо низшим существом. – Но если я это сделаю, если я найду жар-птицу и помогу им положить конец войне, они не посмеют сказать, что я чужая. Они поймут, что я одна из них.

– Ну Эхо. – Айви взяла подругу за руку. – Какая же ты чужая? Ты своя, родная. Мне, Птере, Роуану и твоей шайке сорванцов. Да, Альтаир козел, но он не имеет права решать за всех.

Эхо всхлипнула и вытерла нос рукавом.

– И теперь ты беглая преступница, а Роуан служит под началом Альтаира, – заметила она с прежней усмешкой. – Странная штука жизнь.

Айви улыбнулась, чтобы сделать подруге приятное.

– Да уж, кто бы мог подумать, что этим кончится?

– В каком же безумном мире мы живем. – Эхо снова потерла глаза. – Кстати, я видела Роуана в мундире. Когда он выпускал меня из темницы.

Айви потерлась головой о диван, так что белые перышки встопорщились во все стороны, и, зевнув, спросила:

– Да? И как он тебе?

– Мне больше нравится, когда он без него.

Айви хихикнула, но в голосе ее не слышалось обычного веселья.

– Даже не сомневаюсь.

Эхо откинулась на диван и укутала их с Айви пледом. Диван предназначался для того, чтобы на нем сидели втроем, а не валялись вдвоем, но все-таки подруги как-то поместились. Айви прикрылась пледом, точно щитом. Эхо старается держаться ради нее, и она тоже будет сильной.

– Мы вернемся домой, – пообещала Айви. – Вдвоем.

Эхо опустила взгляд на руки.

– Не уверена, что могу назвать Гнездо домом. После всего, что было.

Айви сжала руку Эхо.

– Ты должна жить с нами. Даже не сомневайся. Если у меня не получится убедить тебя в этом, может, Роуан сможет это сделать. Ты знаешь, мы с ним не всегда ладим, но он тебя любит, пусть даже пока не признался тебе в этом. Ты одна из нас, нравится тебе это или нет. Помни об этом. – Айви вытащила из-под пледа другую руку и оттопырила мизинец. – Обещаешь? Ради меня?

Улыбка тронула губы Эхо, и она зацепилась за мизинец Айви своим мизинцем.

– Обещаю.

Эхо сидела в шкафу. Там было темно и воняло старой шерстью. Это было ее убежище. Сюда она пряталась, когда уже не могла не замечать чудовищ снаружи. Положив фонарик на колено, Эхо листала безнадежно устаревшую энциклопедию. Настолько, что в статье о Берлинской стене говорилось, будто та «еще стоит». Эхо прочитала книгу от корки до корки столько раз, что страницы стали мягкими, точно ткань. Девочка знала энциклопедию наизусть, но все равно читала. Эхо протянула руку, чтобы убрать челку со лба, и только тут поняла, что спит. Челку она не носила с семи лет. Убежав из дома, отрастила волосы, и лишь иногда Птере удавалось усадить ее в кресло и постричь концы.

Кошмар был знакомый: Эхо знала, чего ждать дальше. Захрустел гравий на подъездной дорожке, взревел мотор, хлопнула дверь. Острый запах виски и табачного дыма, который не выветривался, хотя Эхо постоянно проветривала комнату. Дверь шкафа так стремительно распахнулась, что петли жалобно заскрипели.

Но за дверью, вопреки ожиданиям Эхо, оказалась не ее мать – пьяная, провонявшая баром, из которого явилась.

– Здравствуй, моя маленькая сорока.

Птера протянула Эхо руку. Ее черные перья блестели в тусклом свете. За ее плечом Эхо увидала разрозненную мебель и горы подушек, украшавших комнату Птеры. Ее накрыло такой острой тоской по дому, что показалось, будто она тонет в ней с головой.