Полуночная девушка - Мелисса Грей

Гай положил медальон себе на колени, расстегнул маленькие кожаные ножны на поясе и плавным движением вынул кинжал. Перевел взгляд с кинжала на Эхо и замер в ожидании. Эхо снова сжала пальцы. Ей хотелось подержать кинжал, ощутить тяжесть его рукояти в ладони, коснуться сорок из оникса и перламутра. И лишь одно не давало ей покоя.

– Не понимаю, – проговорила она, – как кинжал приведет нас к жар-птице?

– Я и сам не знаю, – ответил Гай. Было видно, что это признание далось ему с трудом: он не привык расписываться в собственном неведении.

– Забавно, – продолжала Эхо. Гай не стал уточнять, что именно ее так позабавило, и лишь наклонил голову в знак того, что ждет продолжения. – Я про сорок на рукоятке. Меня так иногда Птера зовет. Своей маленькой сорокой. – Эхо и сама не знала, с чего ее вдруг потянуло рассказать ему об этом.

– Сороки, – негромко и задумчиво произнес Гай, словно размышлял вслух. Похоже, он на миг забыл о ее присутствии. – Кстати, они умелые воришки.

В его облике таилась печаль. Эхо вдруг показалось, будто она увидела его таким, каким он, наверное, был много лет назад, прежде чем война наложила на него отпечаток.

– Они очень умные, – добавила Эхо.

По лицу Гая скользнула тень улыбки.

– Правда?

Эхо кивнула.

– Единственные птицы, которые прошли зеркальный тест.

– Что еще за тест?

– Так ученые определяют уровень самосознания у животных. И сорока оказалась единственной птицей, которая узнает свое отражение в зеркале.

Гай посмотрел на кинжал, повертел его в руках.

– Какой ерундой заняты ваши ученые.

– Едва ли их можно назвать моими, – парировала Эхо. – Меня мало что связывает с моим биологическим видом.

Гай в ответ лишь тихо вздохнул. Он не сводил глаз с кинжала и семи летящих сорок на его рукоятке.

– Он тебе так дорог? – спросила Эхо.

– Да не то чтобы… – ответил Гай. – Он напоминает мне кое о ком, кого я знал давным-давно.

В его словах слышалась такая горечь, что Эхо догадалась:

– О девушке?

Гай снова улыбнулся, но в улыбке его не было ни тени радости.

– А разве бывает иначе?

Весь романтический опыт Эхо ограничивался двумя месяцами отношений с Роуаном. По сравнению с Гаем она казалась себе неопытной девчонкой.

– Пожалуй, ты прав.

Глядя, как Гай проводит пальцами по рукоятке, как поворачивает ее к свету, чтобы лучше рассмотреть, Эхо почувствовала то же, что в Лувре, когда ее неожиданно потянуло к витрине с кинжалом. Крылья и брюшки сорок, выполненные из оникса и перламутра, красиво блестели. Ни одну вещь Эхо так не хотелось заполучить, как этот кинжал. Наверное, это было написано у нее на лице, поскольку Гай вздохнул и рукояткой вперед протянул ей кинжал.

– На, держи, – сказал он. – Как ты там говорила? Что нашел, то мое? – Он умолчал о том, что Эхо обозвала его козлом. Мило с его стороны.

Эхо схватила кинжал, и странный зуд, терзавший ее, утих. Она понимала, что зарывается, но все-таки спросила:

– А медальон?

Гай покачал головой и сжал в руке кулон.

– Вообще-то он мой.

– Кстати, – заметила Эхо, – ты, случайно, не знаешь, как он оказался в чайном домике в Киото?

– Не знаю. – Гай нахмурился, словно его раздражала необходимость снова признаваться в том, что он чего-то не знает. – Но обязательно выясню.

Дориана клонило в сон, но он знал, что не заснет, пока окончательно не выбьется из сил. Слишком много лет он сражался с птератусами, слишком многое из-за них потерял, чтобы сейчас вот так просто расслабиться и отдыхать в их гнезде, как беглый преступник. Впрочем, он и есть беглый преступник. А еще вчера Гай был повелителем, а Дориан – начальником его стражи.

«Как пали сильные»,[9]– подумал он.

Дориану стало невыносимо жаль себя, но тут Джаспер спустился по трем ступенькам, отделявшим спальню – если ее можно так назвать – от остального лофта, и с двумя дымящимися кружками в руках подошел к кровати. Дориан машинально потянулся к тумбочке, к которой Гай прислонил свой меч.

Джаспер неодобрительно поцокал языком, как будто он был строгим учителем, а Дориан – нашкодившим школяром.

– Не думай, что я не видел. – Джаспер поставил кружку на тумбочку. – Обнажить меч в моем доме – вопиюще дурной тон. – И, о ужас, подмигнул Дориану. – Мы же с тобой едва знакомы.

Дориан открыл и закрыл рот. У него не было слов.

Джаспер покачал головой и улыбнулся.

– Знай наших. – Он присел на край кровати, слишком близко к левой руке Дориана. Обычно тот держал меч в правой руке, но в случае чего и левой бы справился. Дориан инстинктивно сжал кулак и опомнился лишь тогда, когда почувствовал, как ногти больно впились в ладонь.

– Успокойся, – произнес Джаспер. – Я тебе ничего не сделаю.

Сама мысль об этом показалась Дориану такой дикой, что он не удержался и ответил:

– Да что ты мне можешь сделать?

Лучше бы он промолчал. Джаспер ткнул пальцем в повязку, которую так старательно наложила Айви, и Дориан вскрикнул: мышцы живота свело от боли.

– Вот так-то. – Джаспер протянул ему кружку. – На, выпей. Доктор велел.

Дориан дрожащими руками взял кружку. Если бы Айви хотела его убить, то давно бы убила, и все-таки осторожность никогда не помешает. Дориан понюхал содержимое кружки.

– Не бойся, не отрава. – Джаспер закатил глаза. – Дай сюда. – Он выхватил у Дориана кружку и отхлебнул глоток. – Видишь? Пить можно. – Брезгливо высунул язык. – Гадость, конечно, но не яд.

Джаспер отдал кружку Дориану, и тот сделал глоток. Снадобье, хоть и горькое, не шло ни в какое сравнение с отваром, которым Айви напоила его в прошлый раз. У этого был привкус лимона. Хоть и было противно, но Дориан выпил лекарство, чувствуя на себе взгляд Джаспера.

Дориану давно не приходилось так близко видеть взрослого птератуса, а уж такого, как Джаспер, – и вовсе никогда. Он был павлин до мозга костей. Черты его отличались изяществом, но в целом лицо было мужественным, а вот волосы – если только перья можно назвать волосами – переливались всеми цветами радуги. Тут были как обычные для павлинов синие, зеленые и золотистые оттенки, так и темно-фиолетовые и ярко-пурпурные. Блестящая кожа цвета молочного шоколада подчеркивала жидкое золото глаз.

– Что, нравлюсь? – бархатным голосом негромко спросил Джаспер.

Дориан не удостоил его ответом и лишь отхлебнул глоток чая, который приготовила Айви. Он надеялся, что, если прикроется кружкой, то Джаспер не заметит, как он покраснел. Все-таки светлая кожа – скорее проклятье, чем счастье.