Сладкая горечь - Стефани Данлер

Посмеются над моей неуклюжестью. Над моей скучностью.

А они все закивали. Они отнеслись к моему тосту с благоговением. Именно так относилась к нему и я, когда готовила его по утрам. Я съедала его в узенькой кухне, где была одна сковородка, бумажные тарелки и тостер. В дальнем конце – крошечное окошко, из которого видны низенькие постройки или можно наблюдать за голубями на телефонных проводах. Иногда я съедала два. Иногда я съедала его голой, прислонившись к стеклу.

– Меня сейчас стошнит.

Мы все согласились, мол, да.

– На посошок?

Мы все согласились, мол, да.

Счет был мизерным, мы прикончили почти всю еду. Оставив ворох наличных на вращающемся подносе, мы выкатились во все вмещающую ночь.

VI

В последующие дни Джейк вел себя как ни в чем не бывало, словно ровным счетом ничего не случилось, поэтому я постаралась его в этом переплюнуть. Однажды вечером мы оказались одни в лабиринте ящиков с бутылками и коробок с барным стеклом в винном погребе. Я слышала, как он выхаживает за штабелем ящиков выше моей головы. Я услышала равнодушное хмыканье. Под его ножом заскрежетал скотч. Потом раздался скрип картона по бетону. Постукивание бутылки о бутылку.

Как просто было бы сказать: «Привет». Сказать: «Привет, помнишь меня?» Сказать: «Поможешь мне найти «Брикко Манцони»?» Сказать: «О боже, какой тут бардак!» Сказать: «Поцелуй меня так еще раз. Сейчас же».

Шаги у нас над головой, с потолочных досок посыпалась пыль. Я бросила все, что делала, и слушала его. Он ушел с шестью бутылками вина, нырнул под низкую притолоку двери. «Осторожно осадок», – сказала бы я, если бы он посмотрел в мою сторону.

По утрам я просыпалась в истерике от мысли, что его увижу. Я получала огромное удовольствие, что с ней справляюсь. Я практиковала самоконтроль. Мне казалось, он хочет меня чему-то научить – неведомому доселе терпению. Да, дело было в Джейке, но и не в нем самом. Я жаждала физического удовлетворения, но его страшилась. Мне хотелось, как можно дольше растянуть мучительную фантазию. Мое тело было возбуждено, взбудоражено. Но после его ухода я все-таки сумела найти «Брикко» и вскрыть коробку. Я силилась удержать в себе хрупкое равновесие между quotidian[30] и техниколор-безумием.

– Дилетантская вечеринка, – выкрикнула, перекрывая гам, Ари.

«Парковку» заполонили затянутые в легковозгораемые платья женщины и взрослые мужчины в поблекшем гриме. В пустом бокале со шкурками от лайма – вампирские клыки. В углу сидел увешанный золотыми цепочками сутенер в клоунских ботинках, вокруг него – обычные увядшие бляди. Наш Питер Паркер-Уилл преобразился в Человека-Паука. Он попросил подменить его на Хеллоуин, сказав, что это его любимый праздник, и я решила, что это сарказм. Ребенком я не принимала участия в увеселениях на Хеллоуин, а, когда подросла, считала неудачниками взрослых, которые за него цеплялись. Но у Уилла оказался полный костюм, и он чуть ли не с полудня пил со своими друзьями Бэтменом, Малиновкой и Росомахой. Забравшись с ногами на барный табурет, он игриво стрельнул в меня паутиной, не подозревая о том, что красный латекс не слишком выигрышно обтягивает пивной живот.

Божественная выглядела непристойно. Я не один вечер провела, разбирая по косточкам ее наряды за компанию с Ари, которая от природы была склонна к критике, а еще была влюблена. Иногда я забывала, что Божественная такой же реальный человек, как и я, что она, возможно, душевная, честолюбивая или еще какая-нибудь. Сегодня она явилась почти голая: пышные груди выпадали из низкого декольте крошечного топа, резинки фишнеток врезались в кожу выше пояса крошечных черных шортов.

– А ты, милочка? – одними губами спросила Ари.

– Безобидная, – проорала я в ответ.

Она меня не расслышала, но сделала вид, что поняла, и ответила:

– Клево.

– А на мой взгляд, жалко как-то, разве нет?

Впрочем, Ари было не до меня. Она бросила коктейльной вишенкой в Божественную, которая болтала с рыцарем и принцессой. Божественная вишенку поймала и, закинув в рот, подмигнула Ари.

– Дрянь! – крикнула Ари и рассмеялась.

Божественная выставила на стойку рюмки с текилой и миску сладкого попкорна. Стоило мне проглотить свою текилу, у меня заурчало в желудке. Я с утра ничего не ела. Я была обречена.

– Ну, сущие дилетанты, – пробормотала я в пространство, жуя горсть липкого сладкого попкорна. – У кого-нибудь кокс есть?

– Кажется, у Паучка уйма.

Болтавший со Скоттом и его ребятами с кухни в углу Уилл заламывал руки. У всех свои навязчивые жесты и выверты, когда мы в угаре. Уилл заламывал руки, Ари быстро моргала, а я раз за разом повторяла: «Нет, погодите, ребята!» Наши меня то и дело передразнивали, и в их исполнении это «Нет, погодите, ребята!» всегда звучало голоском умственно отсталого ребенка.

– Симпатичный костюм, – бросил Скотт. – Ты мальчик-подросток?

– И не мечтай, Скотт. – Я тронула Уилла за плечо. – Уилл, детка, у тебя есть для меня вкусняшка?

– Угощенье или угрозы! – заорал он и обнял меня за плечи.

Он все еще нес какую-то чепуху, пока мы стояли в очереди в туалет.

– Что ты там говорил. – Щелчком включив свет, я заперла дверь. Пахло тут дерьмом. – Вот черт, тут кто-то нагадил.

В ярком свете Уилл выглядел пугающе. С него градом катился пот, лицо казалось зеленоватым на фоне красного костюма. Взгляд блуждал по стенам.

– Садись-ка, детка. – Я усадила его на унитаз.

– Ты ни разу это кино не смотрела.

– Скоро дойду.

Я протянула ладонь.

– Ты вечно слишком занята.

– Нет, Уилл, я до него дойду. Поделишься или как?

– Я всегда делюсь, – отозвался он. – У меня семь братьев и сестер… – Он запустил руку в носок, и его голова упала в раковину.

– Вот горе-то! – Подсунув ладонь ему под лоб, я подняла его голову, заставила сесть прямее. – Я знаю. У тебя семь братьев и сестер, и на тебе семья держится.

Поцеловав его в лоб, я забрала пакет.

– «Большинство людей ведут свою жизнь в тихом отчаянии»[31].

Я заглянула в пакет, там было почти пусто.

– О’кей, о’кей, философ. С тебя уже хватит.

– Тебе надо посмотреть это кино…

– Ты сам все употребил?

– Не-а, я щедрый малый.

– Это верно, милый. С этим никто не станет спорить. Я прикончу.

Я достала пудреницу, в пакетике как раз хватало на солидную дорожку. Поднимая голову, я посмотрела на себя в зеркало. Правда в том, что иногда я вообще ничего не чувствовала. Я принимала кокаин и говорила себе, что у меня приход, но на самом деле испытывала просто отупение. Вот почему я посмотрела в зеркало. Когда у меня взаправду был приход, я безостановочно искала собственный взгляд в любом отражении. Тогда мне казалось, что я красивая, что мои глаза прячут в себе тайны. Той ночью я выглядела бесцветной. Я проверила в зеркале, не размазалась ли тушь, и вдруг заметила, что Уилл пялится на меня, выпучив глаза.