Ты моё дыхание - Ева Ночь

– Я тебя сейчас отпущу, ты встанешь и пойдёшь вон, на выход. Попробуешь прыгать – найдутся средства, чтобы тебя остудить.

– Ну ты и тварь, – шипит Толян сквозь зубы. От боли и ярости. Я его понимаю. Немного. Но не настолько, чтобы пожалеть. К таким у меня жалости не припасено.

– Да, я именно такой. А ты не знал? И ещё раз, чтобы дошло: Софья – моя. А за своих я на клочки порву и по ветру развею. Всего хорошего, Казанова, – отпускаю я его так же резко, как и напал.

Толян вскакивает. Так быстро, как может. Грудь ходуном, рука плетью висит. Видимо, я всё же перестарался. Губы сжимает, рожа перекошена. Он ничего не говорит, но в глазах его я читаю угрозу.

Он идёт на выход, а я провожаю его взглядом и думаю: Софья права, а я ошибся?.. Он из тех повёрнутых, что не сдаются?..

Как бы там ни было, но прежде чем начать работать, я делаю несколько звонков и решаюсь на ещё один шаг. Как говорится, на войне все средства хороши.

Софья

Мне стыдно, но я подглядывала. Вместо того, чтобы переодеваться и готовиться к работе. Костя, конечно, сильный, но Толик – выше и мускулистее на вид. Наверное, я переживала, но поняла это только потом, когда всё закончилось.

То, что произошло, оставило во мне смешанные чувства. С одной стороны, я восхитилась. С другой – ужаснулась.

Костик с мягким голосом на благодушного добряка и так не тянул. А после того, как он расправился с Толиком, я осознала, что он опасен. С поправочкой на маленькое «но»: он меня защищал. И слова его в мозг врезались, как навороченный замок в дверь: «Моя. За своих на клочки порву». И я уверена: он не шутил. Если понадобится, сделает и глазом не моргнёт.

Не знаю, как я отработала эту ночь. Больше на автомате и упорстве. Разборки с Толиком лишили меня сил. Я всё время об этом думала, не могла переключиться.

Внешне это, наверное, никак не отражалось: я убирала, улыбалась, разговаривала с клиентами и девочками, пила чай с ватрушками, а в душе выли тоскливо волки.

Но куда бы я ни пошла, что бы я ни делала, даже спиной чувствовала: Костя рядом. Даже если не смотрит на меня и чем-то занят. Постоянно – его присутствие, его дыхание, что касалось меня даже на расстоянии, даже если я находилась за три стены от бара, где он вежливо обслуживал народ, что приходил сюда развлекаться, тосковать, общаться или знакомиться.

А когда все разошлись, он неизменно ждал меня на стоянке. Терпеливо, не подгоняя. Будто нет ничего важнее, чем встречать меня у авто, открывать дверцу и наблюдать, как я усаживаюсь на переднее сиденье.

– Ты так и не сходила в бухгалтерию, – он не упрекал. Голос у Кости звучал очень мягко. И эта мягкость в корне отличалась от того, как он разговаривал с Толиком.

– Мне, наверное, не нужно работать в «Лагуне», – сказала со вздохом и засомневалась. Мне нужны деньги. К тому же, Костя купил для меня много вещей, за которые я ему должна. – Поэтому очень прошу: верни вещи в магазин. Они с бирками, их примут. Я не смогу их оплатить. Да мне столько и не нужно, правда. Куртка, ботинки – ладно. Это необходимость. Всё остальное – лишнее.

Громов на меня не смотрит. Но руки его крепче сжимают руль – этого не скрыть. Да он и не особо старается.

– Мне казалось, мы обо всём договорились, – возражает он спокойно. – Давай не будем начинать всё с начала. Вещи не возвращаются. Что касается «Лагуны» – выбор за тобой. Ты можешь работать в клубе, можешь не работать. Если ты хочешь уйти из-за Анатолия, то зря.

Он всё понимает. Может, и не видит меня насквозь, но мотивы моей трусости распознать несложно.

– Послушай, Софья, – Костин голос бархатом растекается по салону, а я вслушиваюсь в его интонации, пытаясь уловить… сама не знаю, что, – я понимаю, почему ты завела разговор об этом. Но проблемы это не решит. Если всё дело только в нём, то он может достать тебя где угодно. В любом месте, в любое время суток. Не нужно бояться, а тем более, прятаться. Скажу откровенно: я бы и не хотел, чтобы ты работала в клубе. Но мне кажется, так будет спокойнее. И тебе, и мне. И ещё. Не стесняйся позвонить, если у тебя проблемы. Любого характера. Я уверен, мы с ними справимся. Ты и я. Вместе.

Я слышу в его словах подтекст. Речь сейчас не только о приставучем Толике. Костина забота приятна. Но я не уверена, что могу без оглядки пользоваться его расположением ко мне.

– Спасибо, Костя, я подумаю, – это всё, на что я сейчас способна. Мне стыдно навязываться, вешать на шею свои проблемы. И да, он прав: дело не только в Толике. Есть много чего другого, но плакаться и жаловаться Громову на жизнь я не желаю. Он и так делает для меня слишком много. Для фиктивной «невесты» – это перебор.

Он кивает в ответ, и больше мы к этому разговору не возвращаемся ни этой ночью, ни в последующие дни.

Мы работаем через день. В свободное от работы время не видимся и не встречаемся. Да что там – даже не созваниваемся. Мы словно застываем в какой-то непонятной точке, и ни один из нас не спешит делать шаги на сближение.

Я учусь и воюю с Михайловной, что продолжает болеть. Упрямая старушка – никак не хочет сдаваться, хоть ей и не становится лучше. Правда, видимся мы мало. Некогда. Круговерть, заботы, учёба. Работа в «Лагуне» и в детском садике. Там Вовка, а я не могу находиться от него вдалеке. Мне обязательно нужно его видеть и знать, что у него всё в порядке.

– Не бережёшь ты себя, – качает Михайловна головой. – Долго ли протянешь, если будешь и учиться, и каждую ночь работать? Надо тебе няньканье своё бросать. Зарплата там – тьфу.

Она права. Но я не могу иначе, поэтому бодрюсь и шучу:

– Ничего, я молодая, привыкла спать мало. Тем более, ничего тяжёлого или сложного не делаю. А в садике и подремать можно, там спокойнее, чем в «Лагуне».

– Ну, да. Молодость, молодость… – соглашается Михайловна. – Просто я уже подзабыла, как крутишься, вертишься, а энергии не убавляется. Не то, что сейчас.

Так пролетели дни до конца недели. А в пятницу утром, вернувшись со смены из детского садика, я не смогла открыть дверь своим ключом. Вначале испугалась. Думала, что замок сломался.

А потом обнаружила, что дверь открыта.

В такие моменты глупеешь. Тупеешь. Не способен здраво мыслить.

Михайловна никогда не сидела с открытой дверью. У неё квартира хорошая, обстановка не бедная. Да и сама моя хозяйка отличалась здравым умом и осторожностью. Всегда запиралась на три замка. А сейчас и вовсе на улицу не выходила.

В тот миг, когда я потянула дверь на себя и поняла, что она отперта, в голове словно щёлкнуло. Мне бы бежать. Вызвать полицию. Но в тот миг я об этом не подумала. Там Михайловна.

Заходила я медленно, как во сне, обмирая от страха. Меня буквально трясло, а перед глазами вспыхивали картины одна другой краше.