Тридцать седьмое полнолуние - Инна Живетьева

– Сядьте, выпейте воды.

Да, он заранее побеспокоился, чтобы приготовили полный стакан. Край со звоном прыгал у Тани между зубами, и она испугалась, что откусит кусок стекла.

– Все? Вот и хорошо. Я просто задаю положенные вопросы. Подпишите. – Мужчина ловко подсунул протокол сначала маме, потом Тане. – Спасибо, и еще вот тут, что вручена повестка.

– Какая повестка? – заторможенно спросила Таня. Пальцы слушались плохо, и подпись вышла корявая.

– Я оставил на столе. Всего доброго.

Мужчина сам закрыл за собой дверь.

Таня взяла листок.

«Предписание».

Огромные буквы бросились в глаза. Дальше текст был набран убористо, а на месте пропущенных строчек от руки внесено Танино имя и дата. «Явиться… на освидетельствование… числа… В присутствии родителей или опекунов… Северо-Западный округ Управления регистрации и контроля».

– Мама? Мама! Это неправда!

А потом был белый свет. Слепой. Резкий. Белая комната с непрозрачными стеклянными стенами, белым полом и потолком, куда вмонтированы яркие лампы. Белая кушетка. Стоило лечь – и сразу же в тело, в мозг, в душу вцеплялось множество проводков. Защелкивались челюсти креплений. Не шевельнуться. Только слушать голос и отвечать. Из-за стен на нее, Таню, смотрели, она знала это точно – комната на самом деле была не комнатой, а аквариумом. Но тех людей она не видела, и потому голос существовал сам по себе. Он говорил такое, что невозможно было слушать: про саму Таню, про маму и Асю, про неизвестного ей отца. Задавал вопросы, на которые невозможно было ответить и не вытащить из себя все самое гадкое и мерзкое. После Таня чувствовала себя грязной. Она смотрела на людей и не понимала: как они могут говорить с ней? Называть ее по имени? Она же чудовище!

Шторы в зале суда тоже были белыми. И белым был потолок с гипсовой лепниной. Когда судья зачитывал приговор, Тане казалось – это снова тот голос. Она удивилась, узнав, что ее оправдали.

Вместе с постановлением суда ей выдали папку. В ней лежали свидетельство о постановке на учет, решение об отсрочке до получения среднего или среднего специального образования, брошюрка с рекомендациями, а еще длинная таблица на нескольких листах. Последними в этой таблице шли строки с вероятностью в сотые доли: «Негативный отзыв о членах королевской фамилии», «Несогласие с политической позицией собеседника», «Критический отзыв о домашнем любимце». Смотреть первую страницу не хотелось, но Таня все-таки взглянула на позицию, помеченную как «100 %»: «Сексуальная агрессия (физич.)». Эту таблицу Таня должна была выучить наизусть, чтобы уметь контролировать себя.

Странно, что там не нашлось строчки «Старший лейтенант Сайгар».

Ручка заедала, но опустить стекло получилось. В лицо ударил ветер. Запахло далекой водой и лесом.

– Кстати, – заговорил Юджин, впервые, как они выехали из города, – ты все-таки объяснишь, что это было?

– Что было? Когда и где? – раздраженно отозвался Матвей. Он терпеть не мог, когда старик вот так замолкал!

– Возле магазина, – терпеливо ответил Юджин. – Два с половиной часа назад.

– А у тебя склероз?

– Ты подверг ненужному риску людей.

От возмущения Матвей не сразу нашелся что ответить.

– Я?! Вообще-то я их спас! И хоть бы кто спасибо сказал!

Юджин посмотрел на него мельком.

– Вот как? А тебе не приходило в голову, что бандиты могли начать стрелять не в тебя, а в заложников?

– Но они же не стали!

– Не успели, – поправил Юджин. – Полицейские оказались профессионалами. Только благодаря им обошлось без жертв.

– Ага, они, значит, молодцы, а я, по-твоему, безответственный дурак?

– В данном случае – да. Если бы не сработал четко снайпер, если бы не начали вовремя захват – перестреляли бы всех. Кроме тебя, ты же неуязвим.

Матвей отвернулся к окну. Было очень обидно, даже в горле скребло. Сделал, называется, доброе дело. Да пошли они все!

Машину тряхнуло на колдобине, и Юджин тихонько ругнулся.

– Какого черта мы тащимся на этой рухляди? – процедил Матвей. – Нельзя было поменять?

– На таких дорогах… А, леший!.. И потом, я к ней привык, ты же знаешь.

– Ну и глупо. Я, может, завтра на поезд пересяду. И что, следом на этой тарантайке потащишься?

Машину снова подбросило, что-то брякнуло в багажнике.

– Поезда отсюда не идут, – сказал Юджин. – Только электрички раз в сутки… осторожно!

Он крутанул руль так, что занесло на обочину. Матвея швырнуло вперед, едва успел выставить руку. Из леска им наперерез вылетел мотоцикл. Оглушительно чихнул выхлопной трубой, хлестнул щебнем из-под колес и умчался, подскакивая на буераках. Водитель даже не оглянулся.

– Фу ты, черт! – Юджин осторожно вывел машину обратно на дорогу. Посмотрел на Матвея и сказал с укором: – Ты бы хоть иногда пристегивался.

Матвей потер локоть и язвительно поинтересовался:

– Зачем? Я же неуязвим!

– Угу. Сильно ушибся?

– Твоими молитвами!

Уже завечерело, когда выехали к реке. Медленно текла вода между широко раздавшимися берегами. Слева тянулась полоска топи, заросшая камышом. Справа виднелась утоптанная площадка, на которой отпечатались рубчатые следы шин. Дорога упиралась в дощатый причал. Моста не было.

Юджин остановил машину.

– Здорово, – с сарказмом заметил Матвей. – Не знал, что у нас амфибия.

Он вылез, громко хлопнув дверцей.

Замолчал мотор, и стало слышно, как орет лягушачий хор. Плеснула рыба, пошли круги по воде.

На той стороне реки тоже был причал, и к нему притулилось странное четырехугольное сооружение, похожее на плот-переросток. Выше по склону стояла будочка, в ней горел свет. Мимо будочки ползла дорога, петляя, точно ее прокладывал пьяный.

– Ну, и дальше?

– Это паром. – Юджин тоже выбрался наружу и прихлопнул на щеке комара. – К нему должен прилагаться паромщик.

Матвей, сощурившись, попытался разглядеть деревню, но ее загораживал лесок – сосны, осинки, а у самой воды тальник.

За спиной взревел гудок. Юджин подождал несколько секунд и нажал на клаксон еще раз. Замолчали испуганные лягушки. С той стороны донеслись голоса, обрывки музыки – и только.

– Здорово, – снова сказал Матвей.

Он стянул футболку и расстегнул джинсы.

Юджин забеспокоился:

– Куда? Застудишься.

– Ага, простыну, заболею и умру.

Нырнул Матвей прямо с дощатого настила. Царапнули живот водоросли. Противно! Словно утопленники пальцами поскребли. Сверху вода прогрелась, но снизу осталась ледяной, и Матвей старался не уходить на глубину. Мешало солнце – низкие лучи били в лицо, заставляя жмуриться. Чем ближе к берегу, тем грязнее становилась вода; дно здесь было илистое, топкое.