Тридцать седьмое полнолуние - Инна Живетьева

Дед подошел, встал за спиной.

– Наверное, кто-то из сотрудников УРКа, я уже не помню, столько времени прошло.

– Сколько?

– Лет пятнадцать.

– А с обратной стороны не подписано?

– Вряд ли. Это важно? Не хочу снимать, крепление неудобное. Намучился, пока вешал. А почему тебя вдруг заинтересовало?

Ник пожал плечами.

– Так просто. Ну, вы там и отец.

Дед положил руку ему на спину, выпроваживая из кабинета.

– Извини, мне нужно еще поработать.

Дверь закрылась. Ник задумчиво посмотрел на замок и пошел к себе.

В приюте вечера были тускло-желтыми. В спальнях висели матовые абажуры, под которыми прятались шестидесятиваттки, слишком слабые на такое большое помещение.

Здесь же вечера поменяли окраску и стали черно-серыми. Нет, пока Ник сидел в библиотеке или ужинал с дедом – все было нормально. Даже регулярные тренировки в тире перестали удивлять и вошли в привычку. Но потом, когда дом затихал, Ник долго лежал на спине и смотрел, как качаются на потолке тени. Шуршало в саду. Постукивала о стекло ветка. Тикали напольные часы. Изредка поскрипывало или щелкало – дерево высыхало после долгих дождей. Ник ощущал каждой клеточкой тела, какой огромный дом окружает его. Дом, полный старых вещей, принадлежащих одной семье из поколения в поколение.

«Я – Микаэль Яров».

Было сложно убедить себя, что он находится здесь по праву. Иногда казалось: все происходящее вот-вот закончится. Останутся только воспоминания, такие же зыбкие и ненадежные, как об Арефе. Уже сейчас реальность путалась, Ник понял это в медцентре УРКа, когда смотрел на пульсирующий белым светом коридор. Тот самый. Знакомый.

В больнице этот сон повторялся часто, в приюте же почти забылся. Начинался по-разному: Ник бежал по лесу или перепрыгивал через ступеньки эскалатора, поднимался на лифте или спускался по заснеженному откосу. В итоге все равно оказывался в одном и том же месте – узком коридоре, зажатом бетонными стенами. Окон нет, двери заперты. Шаги звучат глухо. Кто-то идет рядом, но почему-то нельзя повернуть голову и посмотреть. Видно только тени, одна длиннее, другая короче. Тени то появляются, то исчезают вместе со вспышками света. Из-за этого очень страшно.

Ник резко сел на кровати.

А если он просто видел этот коридор раньше? Еще до Арефа. Мало ли по какой причине! Отец служил в УРКе. И дед…

Но дед ни словом не обмолвился, что внука уже водили туда. Не счел нужным? Или умолчал специально? А про фотографию на стене?

Ник перевернул подушку, взбил кулаком. Как всегда – только вопросы и нет ответов.

Заснуть нормально так и не получилось. Утром поднялся до того, как сработал будильник, и успел ударить по кнопке – резкие звуки раздражали. В машине сидел напряженный, переплетая и стискивая пальцы каждый раз, когда «Лендер» застревал на перекрестке.

Нужно решиться.

Гвоздя Ник перехватил возле двери гимназии.

– Отойдем.

– Немой, отвали! Мне бы еще физику скатать.

– Дам я тебе физику. Поговорить надо.

Сошли со ступенек в кусты. Карась потащился было следом, но Ник его шуганул.

– Ну? – поторопил Гвоздь.

– Мне нужны консультация и инструменты. Есть дверь, обычная, межкомнатная. На ней врезной замок, тоже обычный. Ключ вот таких габаритов. – Ник протянул мыло, на котором отпечаталась замочная скважина, и листок с наброском. – Зубчики нарисованы для примера. Устроишь? Вскрыть нужно аккуратно, чтобы было незаметно.

Гвоздь присвистнул.

– Да, Немой, умеешь ты удивить. Решил нагреть дедулю? Что же он не хранит деньги в банке?

– Устроишь или нет? Я заплачу.

– Сколько?

– Шестьсот, – наугад сказал Ник. Это было их содержание за месяц.

– Однако! – Гвоздь дернул губой, показывая шрам. – Ладно, поглядим. Физику-то давай.

Ник протянул тетрадь.

– Мне срочно.

– Потерпишь до завтра.

«Завтра среда», – подумал Ник. А послезавтра получится встретиться с Таней.

Завтра. Уже завтра.

Таня натянула на голову одеяло и сжалась в комок. Вспомнилось: психологи называют это «позой эмбриона». Интересно, а до рождения, когда была еще просто головастиком, оно уже сидело внутри? Вот, например, рак. Его можно найти, увидеть. Вырезать опухоль. А это? Что нужно отрезать, чтобы избавиться от него?

На пол легла полоска света.

– Не спишь?

Вошла мама, присела на кровать.

– Выпей.

Таблетка. Вода, пахнущая больницей. Таня послушно проглотила и то и другое. Ей нужно заснуть, потому что завтра…

– Послушай, – нерешительно начала мама. – Я разговаривала с Тасей. У нее сосед – помнишь, дядя Захар? – он расширяться хочет. Тася показала твои рисунки, и Захар готов тебя взять. Что ему «корочки», лишь бы человек работать умел.

– Опять, да?

– Танюша, но все равно придется уехать. Не сейчас, так через три года. Что это меняет?

Она не понимала. Как объяснить?

– Всё! Мама, ну почему я должна уезжать? Почему?! Это нечестно!

Если бы не завтра, Таня бы промолчала. Но сейчас рвалось:

– Этому, из второго подъезда! Он и сына бьет, и жену, а ему можно тут жить. А мне нельзя? Убийца освободится, придет домой из тюрьмы. А я? Меня суд оправдал! Чем я хуже?

– Тебя они боятся.

– Меня?! А убийцу с пистолетом, значит, нет?

– Это другое. Это понятно человеческой природе. Можно тоже взять пистолет и выстрелить в ответ. Можно спрятаться за стеной. Надеть бронежилет. А что делать с тобой? Как защититься?

– Мама! – Таня моргнула мокрыми ресницами. – Ты говоришь: «человеческой природе». А я что же, не человек?

– Ты не так поняла!

У маминого виска собралась колючая боль. Шарик с острыми шипами катался под кожей, бередил незажившие ранки. Очень хотелось его поймать и сжать, чтобы рассыпался в труху. Но нельзя. Нельзя!

Таня положила голову маме на колени, потерлась щекой.

– Я никуда не поеду. Я не сделала ничего такого, чтобы убегать. Я себя контролирую.

…Позавчера она задержалась в библиотеке, а потом долго ждала автобус. Домой добралась уже в сумерках. В подъезде лампы не горели. Таня ступала осторожно, касаясь рукой перил. Оставалось подняться на два этажа, когда вдруг натолкнулась на что-то мягкое. Оно зарычало, вздыбилось. От страха перехватило горло, Таня не могла закричать, но зато явственно почувствовала, как ударила…