Тридцать седьмое полнолуние - Инна Живетьева

Еще хотелось быть как мама. Подходить к специальному боксу со строго выдержанной температурой и влажностью. Открывать его серебристым ключиком. И доставать книгу… Вот кто из миллиона жителей Сент-Невея может подержать в руках вещь, пережившую несколько веков? Прикоснуться к переплету и представить монаха, склонившегося с пером над бумагой. Представить его келью. Тишину монастыря. Двор за окном. Мир за монастырской стеной.

А еще хотелось путешествовать. И всегда возвращаться в Сент-Невей.

– Таня, а педагогический?

Ветер спутал волосы, с трудом причесала их пятерней.

– Ну, пусть педагогический.

Подумала: почему бы и нет. В детстве ей нравилось играть в учительницу.

Спустя неделю она снова стояла на мосту. Было не так ветрено, но моросил дождь. Лада казалась сизой. Таня поднесла руки к щекам – горячие. Будто надавали пощечин. Сайгар же просто швырнул ей в лицо бумагу и сказал чуть ли не с жалостью:

– Вот дура-то.

Окаменев, Таня сидела перед его столом.

– Подними, – велел куратор. – Ну?

Наклонилась – волосы упали на лицо, скрыв мокрые ресницы и вспыхнувшие щеки. Листок залетел под стол, пришлось опуститься на корточки. Было видно, как старший лейтенант в нетерпении перебирает начищенными ботинками.

– Чего там ползаешь?

Села, неловко одернув юбку. Сайгар ухмыльнулся: мол, нужны мне твои коленки.

Листок оказался знакомым. Таня поморгала, глядя на расплывающиеся буквы. Только бы не заплакать!

– Ты всерьез думала, тебя пустят детишек учить?

Это было ее заявление. То самое, которое она подала позавчера в училище.

– Девочка, мы контролируем всю абитуру! Чтобы такие твари, как ты, не пролезли. Уяснила?

Таня кивнула. Заговорить она боялась, тогда точно не выдержит – или заплачет, или все-таки ударит Сайгара.

– Скажи спасибо, что я тебя сегодня вызвал. Успеешь еще куда-нибудь сунуться. Возьмешь в секретариате список разрешенных учреждений. Ну?

В руке у нее было заявление, и Таня не понимала, чего хочет Сайгар: чтобы она забрала его или вернула? Для отчетности. Вот, мол, пресек деятельность злобной ведьмы, которая покушалась на будущее нации.

– Что? – спросила она, с трудом пропихивая слова через распухшее горло.

– Говори спасибо и проваливай. Бумагу оставь.

Таня встала, положила заявление на край стола.

– Спасибо.

Повезло, в коридоре было пусто. Вцепилась зубами в костяшки пальцев и беззвучно завыла. Сила, неиспользованная, раскаленная, перегорала в ней. Алая пелена висела перед глазами, и мир через нее казался жутким.

Очнулась Таня здесь, на мосту.

Легла грудью на перила, глянула вниз. Темная вода, мутная из-за мороси. Вот туда бы – с головой.

Но что будет с мамой? С Асей? Они этого не переживут.

А старший лейтенант Сайгар обрадуется.

Нет уж!

Таня выпрямилась и достала из сумки брошюрку – совсем не помнила, как брала ее в секретариате! Листы тут же намокли и склеились. Разлеплять их было сложно, пальцы оставляли черные следы. Потекла фиолетовым печать УРКа. Таня бездумно водила взглядом по строчкам, выхватывая отдельные слова. Потом неожиданно прочитала целиком: «Художественно-прикладное училище».

Вечером, отогреваясь на кухне, Таня говорила маме:

– Разве плохо? Тетка Тася поможет устроиться к ним на фарфоровый завод.

– Тарелки расписывать?

– Пусть и тарелки! Ты вспомни, какие там! На все выставки вывозят! Или к частнику пойду, вон их сколько в Савельевской области. Мам, это всегда заработок. Могу вообще сидеть дома и рисовать, а продукцию сдавать раз в неделю. Все будет хорошо!

… «Вот дура-то», – с ожесточением вспомнила Таня.

Она стояла, упираясь кулаками в перила. За спиной шли люди. Восторженно охали смуглолицые туристы, щелкая фотоаппаратами. Отсюда, с моста, просматривались оба берега. Правый – до Дворцовой набережной, левый – до Архитектурного института. Сверкала, переливалась Лада. Ее расчерчивали катера.

Сейчас Таня ненавидела Сент-Невей. Лучше бы уехала еще тогда, прошлым летом. Не было бы Сайгара. Мама бы не мучилась ожиданием.

И Ника тоже бы не было.

Ася говорит: «Поживи, сколько отведется». А потом? Что будет с нею? Что будет с Ником? Как сказать ему: «Я про́клятая»? И как можно – не сказать? Если Сайгар прав и она, Таня, чудовище? Ведь не хотела чужого счастья, свое было, но откусила же.

Таню толкнули в плечо, и она послушно шагнула в людской поток. Ее обгоняли, шли навстречу. Одни торопились, другие с любопытством разглядывали город. Мужчины и женщины. Молодые, старые. Дети и подростки. Так много людей. Такие разные. «Почему – именно я? За что?» – в который раз подумала Таня. Она всматривалась в лица. Почему досталось не этой женщине? Почему не тому мужчине? «Почему – мне?!»

Возле фонарного столба стоял парень и ловил в объектив купола Морского собора. Опустив фотоаппарат, довольно улыбнулся. Таня вздрогнула. Парень был похож на л-рея. Он, наверное, почувствовал взгляд, потому что оглянулся – и шарахнулся к перилам, прижимая к груди фотоаппарат.

Таня знала, что он увидел в ее глазах. Ненависть.

Почему, ну почему л-рей не приехал? Он ведь мог спасти! Мог все изменить. Исправить.

В деревне действительно праздновали, и ехать приходилось осторожно – пьяненький дедок уже попытался влететь под колеса, хорошо, его успели поймать. На машину, слишком дорогую для этих мест, оборачивались. Матвей в ответ разглядывал девушек, нарядных, в венках с яркими лентами. Из распахнутых окон доносилась музыка. Ворчали брюзгливо бабки на лавочке. В палисаднике целовались, за листьями виднелась широкая спина в футболке. Шумно было, весело. А потом накатила тишина. Она поднималась от реки, продавливая, точно асфальтовый каток. Захлопнулась калитка, еще одна. Оборвалась музыка. Испуганные девушки прижались к забору. Взвизгнула и тут же заткнулась кудлатая шавка.

Матвей посмотрел в зеркало заднего вида. Промолчал.

Юджин сбросил скорость. Шуршала трава по полированному боку машины. Опять стукнуло в багажнике, когда подбросило на колдобине.

– Останови, – наконец приказал Матвей.

Посидел пару мгновений, прежде чем открыть дверцу.

В конце опустевшей улицы виднелись всадники. Они придержали лошадей, и только один ехал следом за машиной. Длинная тень волочилась за ним по пыльной дороге. Матвей сделал несколько шагов и остановился, сунув руки в карманы.

Встретились. Всадник молча посмотрел сверху, а конь всхрапнул и потянулся мордой. Матвей погладил его по широкой переносице – призрачные лошади скучали по живому прикосновению. Звякнуло колечко в сбруе.