Великолепный век Сулеймана и Хюррем-Султан - П. Дж. Паркер

Увидев Гиацинта, валиде-султан схватила его за руку и показала в сторону Двора фавориток. Гиацинт побежал туда и, достав нужные ключи из большой связки, отпер несколько дверей. Четверых евнухов он сразу послал обыскивать хамам, библиотеку и небольшую мечеть, а сам зашагал по двору с фонтаном посередине. Присев на корточки у пенящейся воды, Гиацинт осмотрел двор и задрал голову. На третьем ярусе находились покои самих фавориток. Он понял, что страшные крики доносились оттуда. Ужас сковал ему сердце — возможно, он не справился с главной целью в жизни, причиной, по которой ему сохранили жизнь.

Лунный свет проникал во двор сквозь ветви бука и отбрасывал зловещие тени на каменные стены и деревянные перила галереи. На верхнем ярусе что-то мелькнуло, и крики прекратились. Евнухи остановились. Гиацинт поднял руку, знаком приказывая своим подчиненным молчать. Передав факел евнуху, стоящему рядом, он неслышно прокрался вверх по лестнице, в темные ниши верхней галереи. Он медленно ступал по половицам, страшась малейшего скрипа, и по очереди заглядывал во все комнаты.

Когда он распахнул первую дверь, заскрипели ржавые петли, и Гиацинт вздрогнул. От волнения у него вспотела рука, в которой он сжимал кинжал. Комната тонула во мраке; горела лишь единственная свеча. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что Ханум сидит на своем диване и крепко обнимает Махмуда, старшего сына султана и наследника престола. В другой руке Ханум сжимала небольшой кинжал.

— Гиацинт! Иди дальше! Кричали где-то там, дальше, — срывающимся от волнения голосом прошептала она.

Главный черный евнух вышел и послушно последовал дальше по галерее. Он все больше волновался. Вытер потную руку о штаны, чтобы крепче держать оружие.

Махидевран стояла у входа в свои покои; ее сын Мустафа цеплялся за материнские юбки. Она посмотрела в глаза Гиацинту и в ужасе покосилась в дальний конец галереи.

На третьем ярусе размещались еще две анфилады комнат. Одни отвели Гюльфем и ее сыну Мураду, другие — Хюррем и ее новорожденному Мехмету.

Было по-прежнему темно и смертельно тихо.

Сжав в руке кинжал, Гиацинт, совершенно невидимый в темноте, осторожно крался дальше, прислушиваясь к каждому шороху. Вот как будто затрещала материя и послышался стон. Он остановился, осторожно прислушался. Толкнув ногой следующую дверь, он очутился в кромешном мраке. Босые ноги неслышно ступали по коврам. Диван оказался пустым; подушки и одеяла разбросаны как попало. Прижимаясь спиной к стене, он перешел во вторую комнату и там увидел женщину, распростертую на полу. Вокруг нее лежала мятая одежда.

Гиацинт замер; глаза лихорадочно обшаривали темную комнату в поисках незваного гостя. Занавески, ведущие на террасу, колыхались от легчайшего ночного ветерка. На ковре мерцали лучи лунного света.

Вдруг женщина вздрогнула и громко зарыдала. Гиацинт подбежал к ней, опустился рядом на колени и, крепко сжав ее в левой руке, занес кинжал правой. Перед ним была Гюльфем, фаворитка султана.

На руках у нее лежал третий сын Сулеймана, двухлетний Мурад. Он был мертв.

— Ты говорила, что моему сыну ничто не угрожает! — сердито кричала Хюррем на Хатидже, прижимая Мехмета к груди и быстро идя по нижнему дворцовому парку.

— Дорогая…

— Нет, подожди! Ты уверяла, что мне не о чем беспокоиться. Мой ребенок беззащитен! — продолжала она, обгоняя подругу на тропинке. Павлины с громкими криками разбегались от нее.

Хатидже следом за ней поднялась в Прибрежный павильон.

Хюррем была вне себя от гнева и страха. Она взбежала по ступенькам на открытую веранду и села на большую узорчатую оттоманку. Мехмет сосал ее грудь, а она смотрела на Босфор.

Хатидже прижалась к ней, положила руку ей на плечо:

— Прошу тебя, милая, не сердись.

Хюррем по-прежнему с тоской смотрела на дальний, азиатский, берег.

— У Мурада была лихорадка. Аллах призвал его к себе, — продолжала Хатидже. Она нежно погладила Хюррем по руке и положила голову ей на плечо. Мехмет, не отрываясь от материнской груди, посмотрел на нее круглыми глазами.

— А где же Сулейман в это горькое время? — негромко осведомилась Хюррем.

— Он проводил с Гюльфем все ночи, утешая ее. А все дни проводил в Айя-Софии, где молился о душе своего сына. Он горюет, милая, ибо он любит всех своих сыновей.

— Тогда почему он не заглянул к нашему Мехмету? — воскликнула Хюррем. — И ко мне?

— Тише, милая. Дай ему срок. Будь милосердна к Гюльфем, подари ей хоть немного времени Сулеймана.

Хюррем продолжала смотреть вдаль, но прижалась щекой к черным кудрям Хатидже. Из ее глаз бежали слезы; она гладила подругу и своего малыша.

Через две недели одна из дочерей Сулеймана, Фатима, умерла в колыбели.

Весь гарем затих от горя. Лишь иногда кто-то осмеливался подать голос прерывистым от слез шепотом.

На следующий день, 29 октября 1521 года, наследника престола Османской империи, одиннадцатилетнего шехзаде Махмуда, также нашли мертвым на его диване.

Его мать, Ханум, была вне себя от горя; она лежала одна в темноте своих покоев. Она не принимала посетителей; отвергала попытки мавританок накормить ее. К ней стучали, но ответа не было. Пробовали открыть дверь, но она оказалась заперта.

Хюррем, охваченная страхом, вышла из своих покоев во двор. Мехмета она уже много дней не спускала с рук. И много ночей подряд провела без сна. Ее мутило не только от страха, но и оттого, что она снова была беременна.

Она молча села у фонтана и опустила пальцы в прохладную воду. Побрызгала немного себе на лоб и продолжала баюкать ребенка.

Когда тень бука упала на двор, с верхней галереи к ней спустилась Махидевран. Она также крепко прижимала к себе своего сына Мустафу.

Хюррем вдруг пришло в голову: теперь у султана осталось всего два сына — Мустафа, который все время хнычет и цепляется за юбки Махидевран, и ее Мехмет. Ее малыш упорно тянется к груди, но в ней больше нет молока…

Две фаворитки молча сидели бок о бок, не смея взглянуть друг другу в лицо.

— Теперь мой Мустафа наследник престола, — с трудом выговорила наконец Махидевран.

Хюррем заметила, что лицо у Махидевран перекошено, как, наверное, и у нее самой. Она с грустью положила руку Махидевран на плечо и на языке жестов сказала:

«Махидевран, мы должны как можно скорее уехать отсюда. Мы не имеем права здесь оставаться теперь, пока что-то… или кто-то… продолжает убивать наших детей».

«На все воля Аллаха, Хюррем. Откуда нам знать, что Он думает и когда пожелает забрать к себе кого-то из наших детей?»

«И все же мы должны уехать. Мы не можем здесь оставаться теперь, когда здесь столько горя, неизвестности, особенно когда зимний снег и пронизывающий ветер с Черного моря скоро снова начнут мучить наш город».