Планета супербарона Кетсинга - Виталий Заяц

Еще в первый день Вок приказал повесить над кроватью свой меч. Со стороны – красивый жест, на самом деле – страх, просьба о помощи. По идее через запрятанные в железяку камеры спрут должен был разглядеть проблему и отправить спасательный дрон с настоящим лекарством. Дрон не летел, Вок злился на осьминога и время от времени вспоминал, что шпионам принято посылать цианистый калий. Калия не хотелось, хотелось обычного пенталгина, таблетки три сразу, чтобы заснуть хоть на несколько часов. Но заснуть почти не удавалось, состояние не менялось день за днем. Видимо, нанесенный организму ущерб имел амбиции стать хроническим заболеванием. Наконец Вок объявил, что готов сдаться местному лекарю. Посещавший в тот момент палату барон только вздохнул, повторил то, что Воку уже сообщалось, – лекари, они же маги, имеются исключительно при дворе, свободношатающихся не бывает, и вызвать их на дом абсолютно невозможно. Сошлись на том, что Редвик сходит на рынок и тайно поговорит с одной из фармацевтических ведьм. Хоть что-нибудь они знают на тему врачевания? Хотелось надеяться, что знают.

Дворецкий организовал визит до предела достойно – ведьма прокралась в дом под покровом ночи, хоть факт этот почти не спавший вторую неделю Вок осознал с трудом, плохо уже различал время суток. К его облегчению, по вызову явилась менее крикливая из двух торговок, почему-то вызывавшая больше доверия.

Ведьма долго не верила, что рану пациент получил неделю с лишним назад, по ее представлениям, нога за такое время должна была сгнить. Осталось неясным, волшебные ли свойства физраствора худший сценарий предотвратили или просто у лекарки позитивного опыта не хватало. Повторяла и повторяла, что не может такого быть без вмешательства кого-то там, скорее всего божества или духа, о котором не только пациент, но даже барон с Редвиком понятия не имели. Потом речитатив, должный, видимо, придать веса первичному медосмотру, перешел к причитаниям об отсутствии столь нужного именно сейчас акалаля. Отсутствию жабы Вок изрядно порадовался, хоть и подозревал, что вела торговка к необходимости отдельно оплатить дефицитный медикамент. Наконец было предложено лечение птицей Мастраастра, если Вок, конечно, правильно расслышал название. Знахарка клялась, что буквально сегодня опробовала зелье на одном бароне, поранившем себя лопатой, и эффект был просто волшебным. В барона, самостоятельно махавшего шанцевым инструментом, не верилось совсем, а вот в волшебный эффект верить хотелось. Скорее всего, лечила бабка какого-нибудь крестьянина, но это пофигу, анатомия вряд ли сильно различается между социальными классами этой планеты.

Зелье оказалось грубо помолотым сероватым порошком, если что птичье и напоминающим, то только помет. Сил протестовать не было. Даже тогда не было, когда бабка не ограничилась присыпанием раны, а для пущего эффекта решила втереть зелье грязными пальцами в живое мясо. От боли Вок отрубился, а когда очнулся, знахарка исчезла, а у постели сидел барон.

– Друг мой, – заметил он открывшиеся глаза Вока, – как видишь, и у нас на севере лечение не так уж плохо. Много ли, мало ли, а до утра ты проспал. Сейчас кухарка принесет твоего любимого бульона, и начнешь выздоравливать.

Есть хотелось, не сильно, но хотелось. А вот мысль о курином бульоне вызывала отвращение. Вок попросил отложить завтрак до востребования и пожелал осмотреть рану. Следов волшебного птичьего порошка в разрезе не осталось, изменений тоже не наблюдалось. Разве что выглядело все немного посуше. Что ж, уже хорошо, может, действительно польза? Живут, например, в местных пернатых медицинские грибы, а в птичьи какашки выделяют пенициллин. Эффект птичьего пенициллина проявился спустя два дня, после чего заживление пострадавшей конечности шло на редкость успешно. Через неделю Вок спустился с помощью Редвика к столу, а через две объявил себя хромым, но здоровым. И очень хорошо, что выздоровел, не прошло и пары дней, как поступил новый вызов, на этот раз не на дуэль.

В душе считая себя все еще больным, как, собственно, дело и обстояло, Вок в город не выходил, сидел дома, беседовал с бароном, скучал. Пытался говорить и с Редвиком, но общаться с графами на равных дворецкий не умел, а не на равных все сводилось к банальным вопросам и ответам. Решив, что выздоравливающую ногу надо понемногу нагружать, Вок занялся осмотром коридоров, открыв для себя много нового – в основном, конечно же, дверей, что еще можно открыть в доме?

Над вторым этажом имелся третий, там пустовали комнаты прислуги и всякие служебные помещения, выше шла крутая винтовая лестница, причем движение по ней больше походило на протискивание в щель между каменными стенами. Толстый коротышка, предпоследний граф не смог бы ничего поделать, доведись Воку прятаться от него в этом проходе, размер в талии не позволил бы. Лестница вела к двум тяжелым дверям, причем никакой площадки не было, последняя ступенька упиралась в стену, а двери висели по сторонам. Вок спросил дворецкого, зачем построен такой странный проход и что там, если не секрет, над головой наверху? Зачем – тот не знал, дом возводили очень много лет назад, второй же вопрос понял буквально и заявил, что на верху небо. В ответ на недоумение Вока был извлечен ржавый ключ прямо-таки бутафорских размеров, который подошел к замкам с обеих сторон. Как ни странно, оба выхода вели на один и тот же чердак, совершенно пустой, если не считать каменной колонны, заключавшей в себе ту самую винтовую лестницу. Зато Вок сумел выбраться на крышу, взглянул вниз – не интересно, улицу закрывал балкон, галереей опоясывавший третий этаж, по словам того же дворецкого не использовавшийся из-за абсолютной ветхости. Вот и все, ничего занимательного.

* * *

Исследование дома утомило, больной все-таки. Вспомнилась фраза «сон – лучшее лекарство», но сразу Вок не уснул, лежал и размышлял. Вот исследовал коридоры, лез вверх, добрался до крыши, и стало не интересно. Почему человек вдруг теряет интерес к тому, что казалось важным или хотя бы занятным? К месту, вещи или к другому человеку? Мысли перескочили на воспоминания. О девушках, конечно, о девушках. Июльский вечер, кажется, лет двенадцать назад. Юная Лера с карими глазами и круглой стрижкой. Что он о ней помнит еще? Не много – розовые ногти, белая блузка, юбка. Почему официальщина, юбка и блузка, а не платье? Может, Лера была одета иначе, а потом память сложила вместе разные картинки? Ах да, поступление в университет, хождение по собеседованиям.

Кольцовский сквер, маленький гипсовый поэт, певец крестьянской доли, грустно взирал с высокого тонкого пьедестала. Взирал на толпу девчонок, высыпавших из университета, абитуриенток, поступавших на иняз. Вок сам не понял, как оказался в этой толпе, девчонки шутили, смеялись. Он отвечал. Начали разговаривать с Лерой, и другие поступавшие разбежались, каждая по своим делам. Да и почему не разбежаться, ведь даже не подружки, просто девушки, объединенные визитом в приемную комиссию.

Лера задорно улыбалась и, как большинство выпускниц школы, плохо понимала, кем же хочет стать. На иняз шла, чтобы работать стюардессой на международных рейсах, это она выболтала в первые полчаса знакомства. Престарелый двадцатилетний Вок прекрасно знал, что романтики в работе стюардессы не больше, чем у проводницы скорого поезда, но не перебивал – милая юная девушка рассказывает, так не важно о чем, не надо перебивать.