Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами - Шонесси Бишоп-Столл

Попытка ее разгадать лежит в основе сюжетов большинства фильмов как об оборотнях, так и о похмелье: «Помнишь прошлую ночь?», «Что случилось прошлой ночью?», «Где моя тачка, чувак?» и, конечно же, «Мальчишник в Вегасе» – где тайные пороки героев окончательно становятся явными лишь к финальным титрам. И в этот момент мы понимаем, что может произойти с человеком по пьяной лавочке.

Сэмюэль Кларк – тот самый, который описал 120 способов беспечно расстаться с печенью, – в своих проповедях о пьяницах вещал, что алкоголь «лишает их человеческого облика… и уродует настолько, что изрекает Господь: „Non est hæe Imago mea“, это не мой Образ и Подобие». Так человек превращается в дьявола, джентльмен – в оборотня, Джекил – в Хайда.

По мнению доброго доктора из повести Роберта Льюиса Стивенсона, это не дьявол щелкает «выключателем», а происходит химическое исключение собственного «я». Это отражает распространенное представление о том, что само по себе спиртное не создает новую сущность, а скорее раскрывает и усиливает то, что уже есть, и иногда это светлая сторона, но куда чаще темная. Джекил так описывает открытый им эликсир: «Смесь действовала безразлично; она не имела ни дьявольского, ни божественного влияния и могла только распахнуть тюремные двери и освободить один из элементов моей души»[79].

Когда Джекил принимает чудодейственное средство, он чувствует себя так, словно впервые в жизни напился:

Я почувствовал себя моложе, легче, счастливее; в душе я ощущал беззаботность, жажду наслаждений; в моем воображении проносилась вереница беспорядочных чувственных картин. Я испытывал полное отрешение от уз долга, новую неведомую, но невинную свободу души. С первого же вздоха новой жизни я почувствовал себя хуже, гораздо хуже, чем был до тех пор, понял, что я раб моих дурных страстей, но эта мысль только опьянила меня, как вино.

И, естественно, вскоре после этого альтер эго Джекила – низменное, мохнатое чудище, в котором не осталось ничего человеческого, – начинает свое кровавое шествие по улицам Сохо, где в наши дни расположился Hospital Club. Это те же залитые дождем тротуары, прямо подо мной, где Уоррен Зивон – в своем единственном хите, вошедшем в чарт Топ-40, – увидел оборотня с меню китайского ресторана в руках.

Если Зивон известен вам исключительно по песне «Werewolves of London»[80] с приставучим завыванием «ау-у-у-у-у-у!» в припеве, то я не удивлюсь, если остальной текст вы пропустили мимо ушей, приняв его за эзотерический бред. Но среди поистине гениальных авторов песен о похмелье Уоррен Зивон занимает одно из самых достойных (а может, и недостойных) мест; он стоит в одном ряду с такими корифеями, как Том Уэйтс, Ник Кейв, Крис Кристофферсон, Джон Прайн, Бесси Смит и Канье Уэст.

Каждая строка у Зивона наполнена смыслом – и его самый известный хит не исключение. В четвертом куплете он упоминает имена Лона Чейни и Лона Чейни – младшего, которые идут вместе с английской королевой.

Чейни-старший был первым настоящим монстром Голливуда – на экране и, возможно, за его пределами. Он был известен как «Человек с тысячей лиц». Его единственный сын не был урожденным Лоном Чейни – младшим, да и родился вопреки всему. В большинстве источников говорится, что младенец Крейтон Чейни был мертворожденным, а в сознание пришел только после того, как отец окунул его в замерзающее озеро, куда рванул со всех ног. Другие утверждают, что отец пытался убить ребенка – так, по крайней мере, считала Клева Крейтон. Из-за этого молодая мать впала в депрессию, безумие и алкоголизм – закончилось все попыткой самоубийства: пока Чейни-старший выступал на сцене, она проглотила ртуть. Впоследствии он развелся с Клевой, получил право единоличной опеки над сыном, а Крейтону сообщил, что мать умерла.

Несомненно, Чейни-младшему с самого начала пришлось нелегко, но докапываться до истины – все равно что смотреть на человека с тысячей лиц. По крайней мере, по признанию самого Младшего, он боялся своего чудовищного отца. Известно также, что только после преждевременной кончины Чейни-старшего он узнал, что его мать жива, и начал сниматься в кино – отец ему это запрещал. В Голливуде настаивали на том, чтоб он играл под именем своего знаменитого отца. Тем не менее в главных ролях он снимался под собственным именем, а для ролей в эпизодах, подработок и каскадерских трюков использовал различные псевдонимы. Уступил он, лишь когда его довели до нищеты и отчаяния. Голливудскому репортеру Чейни-младший заявил, что «только голод заставил меня взять имя отца».

Позднее Лон Чейни – младший стал следующим великим кинематографическим монстром. Он единственный актер, сыгравший каждого из персонажей большой четверки: Франкенштейна, Дракулу, Мумию, а главное – Ларри Тэлбота в «Человеке-волке» (1941). Эта первая в Голливуде роль про́клятого оборотня прославила Чейни-младшего. Он стал даже известнее отца, и за выходом «Человека-волка» последовали еще пять спин-оффов. Но отцовские грехи и демоны преследовали его от одной съемочной площадки к другой, от одного монстра – к следующему.

Эвелин Анкерс, которая снималась в главных ролях вместе с Младшим, рассказывала: «Когда он не пил, он был милейшим человеком. Иногда он просто замечательно это скрывал». Режиссер Чарльз Бартон был свидетелем его отключек: «К вечеру он не понимал, где находится».

В оригинальном «Человеке-волке» страдающий Ларри Тэлбот интересуется у своего врача, верит ли тот в оборотней. Врач не дает Тэлботу прямого ответа, зато его слова удивительно точно описывают самого Лона Чейни – младшего: «Если человек заблудился в тумане собственного разума, он может вообразить себя кем угодно».

В 1948 году, по окончании съемок «Эбботт и Костелло встречают Франкенштейна»[81], где Чейни-младший сыграл Человека-волка в последний раз, актер пытался покончить с собой. Его жена сообщила, что попытку самоубийства спровоцировало «эмоциональное истощение, которое он испытывал во время сцен с превращениями».

Когда актер все же умер, его тело пожертвовали науке. Университет Южной Калифорнии до сих пор хранит его печень в бутыли, демонстрируя, к чему приводит злоупотребление алкоголем. Земле не преданы бренные останки ни одного из его воплощений, будь то Человек-волк, Лон Чейни – младший или даже Крейтон Чейни, якобы умерший в день своего рождения.

Но, само собой, как и его отец, он вечно будет жить и на экране, и в песне Зивона: вдвоем они шагают по лондонским улицам, поглядывая на свое отражение в витринах пабов, – звери в человеческом обличье.

Часть пятая

Двенадцать пинт на двенадцать пабов