Эллины (Под небом Эллады. Поход Александра) - Герман Германович Генкель

— Да простят мне седовласые старцы, здесь находящиеся, если я позволю себе высказать при них, почтенных столпах государства, мысли не вполне, быть может, зрелого, но горячо любящего своё отечество и страждущего его горем афинянина. Хвала и честь бессмертным богам, давшим нам такого бескорыстного деятеля, каким является Солон! Но друг мой простит меня, если я позволю себе сказать, что сделанное им, этим мудрым сыном Эксекестида, для Аттики, только половина того, что надлежит сделать и чего ждёт от тебя, Солон, отечество. Ты освободил землю от позорных закладных столбов, ты сократил и почти совершенно уничтожил прежние долговые обязательства демиургов алчным и бессердечным евпатридам, ты приступил к изменению монетной единицы, ты сам принёс непосильные жертвы, отказавшись от причитавшейся тебе от должников твоих и отца твоего крупной суммы в пять талантов серебра! Всё это ты сделал, решившись на тяжёлую жертву. Ты обуздал евпатридов, но — прости меня, Солон, — ты не сделал главного: ты не поделил насильно захваченных богачами земель между неимущими, ты не вернул аттического земледельца к его свободному труду на родной и собственной земле, ты не уравнял этого труженика, в поте лица своего добывающего чёрствый кусок хлеба для семьи и себя, в правах с заносчивыми, всесильными и всё более алчущими власти евпатридами...

— Это упрёк? — тихо спросил Солон.

— Нет, это отнюдь не упрёк, благородный и бескорыстный сын Эксекестида; это — только указание на незаконченность твоего великого предприятия, указание на то, что ещё очень, очень много работы впереди, что нужно освободить несвободных, надо даровать всем равноправие. Когда земледелец, когда любой из коренных жителей Аттики станет полноправным гражданином, свободным от какого бы то ни было гнёта знати, когда народу будут возвращены по природе вещей принадлежащие ему права, тогда только страна вздохнёт свободно и тогда простолюдину не будет страшно за завтрашний день. Долой евпатридов и да будут в Аттике отныне одни лишь свободные, равноправные граждане, один независимый, самоуправляющийся, помимо знати, народ!

— Грядущее сокрыто во мраке времени, — загадочно ответил на эту восторженную речь Солон и после паузы прибавил:

— Тебе, Писистрат, судьба уготовала великое дело и великий успех. Но помни слова человека, который тебе друг и в то же время на целых тридцать лет старше тебя. Силой ничего не возьмёшь. Все крайности гибельны. Умерь свой юный пыл и тихо-разумно, но твёрдо иди к намеченной цели. Пусть будет далеко от тебя всякое честолюбие, этот нечистый источник разных горестей. Твой ум, твоё образование, твоя честность пусть останутся всегда равными твоей бескорыстной любви к родине...

— Однако, беседа наша вовсе не праздничная, а скорее напоминает заседание народного собрания в Афинах, — воскликнул Гиппий.

— Друзья, вот вино и вот студёная вода под тенью деревьев. Пусть ликует златокудрый, весёлый Вакх, в честь которого сегодня по всем дёмам (общинам) Аттики скоро раздадутся весёлые песни. Ты же, мой Писистрат, оставь до другого раза свою пылкую любовь к отечеству: тебя ждёт другая любовь, которой завтра суждено будет принять форму законного брака. Смотри, как глядит на тебя издали Ио. Если до неё дошли твои восхваления аттической свободы, она будет вправе приревновать тебя к ней.

Но Писистрат уже не слышал последних слов будущего тестя. Воспользовавшись его разрешением, он опрометью бросился к Ио.

Девушки вмиг окружили счастливую парочку и дружным хором запели гимн в честь шаловливейшего из богов, вездесущего Эрота...

Тени от заходящего солнца уже поднялись над долиной, когда гости Гиппия и прибывшие с ними слуги и рабы вместе с членами семьи гостеприимного хозяина с весёлым пением двинулись на вершину Ликабетта, где имелась обширная, ровная площадка, как бы нарочно созданная природой служить сборным местом огромного числа людей. С этой площадки, на которой теперь столпилось множество народа, открывался дивный вид на всю Аттику с массой её холмов, утопавших в зелени рощ, с могучими вершинами иметта, Геликона и Лавриона, с гордым афинским Акрополем вдали, казавшимся теперь маленьким тёмным гнёздышком на серой круче утёса, с белевшим внизу, у подножия этого утёса, морем городских крыш, и с лазоревым заливом, быстро катившим свои волны к крутым берегам страны всемогущей богини-девственницы, Афины-Паллады. Далеко-далеко на горизонте смутно выступали окутанные сизой дымкой неясные очертания Эвбеи, а на севере небосклон замыкался величественной снеговой вершиной священного Парнаса.

На площадке Ликабетта, посредине которой возвышалось небольшое древнее капище, посвящённое Зевсу, столпилось теперь множество народа. Со всех концов гористой части Аттики, из всех сёл и деревень сошлись здесь местные жители, чтобы в радостном общем пире, в котором могли в этот день участвовать даже женщины и дети, отпраздновать Сельские дионисии, весёлый праздник первой пробы вина от последнего виноградного сбора. И все стеклись сюда вскоре после полудня: и млад и стар, мужчины, женщины, девушки, юноши, дети, слуги, рабы и рабыни. Внизу, у подножия горы, тёмной массой раскинулся целый стан различных громоздких повозок, в которые были впряжены огромные волы и где вздымались целые горы козьих мехов с вином и корзин с плодами и прочей пищей. Над этим станом стоял невообразимый гул: волы мычали, шутя громко переругивались между собой возницы, колёса телег резко скрипели; порой весь этот шум и гам покрывался пронзительным плачем расходившегося ребёнка, которого мать старалась вразумить ласковым словом...

На той стороне площадки, которая примыкала к Обрывистой, крутой стене верхнего зубца Ликабетта, разместились на деревянных подмостках четыре флейтиста. На небольшом алтаре из грубо обточенных камней дымились части только что закланного жертвенного козла. Толпа поселян, в праздничных одеждах и виноградных венках, скучилась вокруг жертвенника и внимательно следила, как в тихом, неподвижном воздухе дым прямой тёмной лентой вздымался к небу. В то же время несколько рабов втащили на вершину горы пару больших воловьих мехов, наполненных вином и вымазанных со всех сторон Маслом. Большие камни были положены по бокам этих мешков, чтобы не дать им скатиться вниз с Площадки.

Вот с лёгким треском догорели последние кости жертвенного козла. Старый-престарый поселянин полил дотлевшие на алтаре уголья вином из чаши и прочёл