Эллины (Под небом Эллады. Поход Александра) - Герман Германович Генкель

и я слишком глупа, чтобы объяснять тебе что-нибудь. Неужели ты думаешь, что твоя маленькая Ио когда-либо дерзнёт сделать тебе неприятность? Ведь я умею только одно: любить и любить тебя всегда, вечно, даже тогда, когда злосчастная Судьба постигнет богов.

Ио бросилась пред Писистратом на колени. Ой же поднял её, усадил рядом с собой и, наклонясь к ней низко-низко, страстно прошептал:

— Так пусть же бессмертные боги и всё, что ни есть живого на земле и на небе, услышат мой обет — вечно, вечно любить, обожать, обоготворять тебя, тебе одну!

Долго ещё беседовали наши счастливцы о своей святой любви, много обещаний и клятв давали они друг другу, много светлых планов задумывали они на будущее. И страстно желали они скорейшего осуществления этого будущего, в то же время умоляя всесильного Эрота продлить их настоящее блаженство.

II. СЕЛЬСКАЯ СВАДЬБА

Солнце только что успело выплыть из-за тёмных вершин Ликабетта и первые его лучи залили морем огня маленькую усадьбу, в которой жила Ио с братьями и родителями. Внизу, в глубоких оврагах, было ещё совсем темно, и ночные туманы, свернувшись причудливыми клубами, лишь с трудом уступали горячему поцелую дневного светила. Как серые чудовища, они вились в ущельях, не желая расстаться со своим мрачным ночным ложем, на дне которого сердито рокотали маленькие ручейки. Но солнце пронзило эти туманы жгучими лугами, птицы звонко запели в кустах и на деревьях торжественный гимн молодому утру, и последний спутник умиравшей ночи, лёгкий свежий ветерок разом покончил с туманами...

На пороге белого домика показалась Ио. Она была в нарядном светлом платье и в тонких сандалиях на грациозных ножках. В тёмных кудрях её алела шерстяная лента. В полуобнажённой правой руке девушка держала огромный глиняный кувшин. Несколько мгновений смотрела она на обширную равнину, расстилавшуюся внизу, у ног её, за стеной сада. Там было совершенно тихо, и на извилистой дороге, тянувшейся с юго-запада между невысокими холмами, не видно было ни души. Но вот показалось какое-то тёмное пятно, за ним другое, третье... Пристально всмотревшись, Ио различила толпу людей, несколько тяжёлых повозок, запряжённых огромными волами, и целое стадо каких-то животных, поднимавших густые столбы пыли, которая окутывала их совершенно. На лице девушки засияла радостная улыбка: быстро опустив кувшин на землю, Ио захлопала в ладоши и весело крикнула:

— Едут, едут! Вот они, вот! Отец, мать, братья! Они едут, едут!

В ту же минуту на двор перед домом, как бы привлечённые радостными возгласами Ио, вышли её родители, Гиппий и Левкотея, оба ещё далеко не старые люди. На Гиппии был короткий хитон, оставлявший мускулистые руки и ноги земледельца совершенно обнажёнными. Почти бронзовое от летнего загара лицо его дышало смелостью и приветливостью. Лицо это нельзя было назвать красивым, так как оно не отличалось правильностью. Но зато густая, курчавая борода скрывала непомерно большой рот, а тёмные, ровные брови осеняли огромные, чёрные глаза, в которых светилось много ума и доброты. Левкотея была настолько же грациозна и стройна, насколько её муж олицетворял величие и мощь. Укутавшись в широкий пеплон, мать Ио казалась меньше ростом, чем она была в действительности. Лёгкая бледность покрывала её прекрасное лицо, столь схожее с лицом Ио, что её можно было принять за двойника дочери. Но в то время, как Ио дышала здоровьем, этого нельзя было сказать об её матери. Что-то тягостное, болезненное, какая-то скрытая, тихая грусть светилась в её глазах. Плотнее кутаясь в широкую одежду, Левкотея медленно проговорила:

— Как мне холодно! Опять злая лихорадка крадётся ко мне. И как это некстати именно сегодня, в столь для нас радостный и вдвойне торжественный день!

— Не волнуйся, мать, — сказал Гиппий, — с помощью богов ты почувствуешь себя лучше, когда лучезарный Гелиос зальёт своим живительным светом окрестности. Сейчас ещё покровы ночи не успели сойти с неба, и в воздухе чувствуется влажная прохлада. Пойди лучше в дом, а мы с Ио и рабынями займёмся чем нужно для встречи дорогих гостей. Позови-ка мне мальчиков, а ты, Ио, ступай к колодцу за водой.

Левкотея молча повиновалась мужу, Ио же, вскинув кувшин на плечо, быстро исчезла в чаще сада за домом. Гиппий тем временем обошёл двор, кликнул двух фракиянок-рабынь, велел им подбросить корма скоту и пошёл к старику Эвмолпу, единственному, кроме него, работнику в его скромной усадьбе. Он застал старика в хлеву. Около него вертелись Никанор и Асклепиад. Мальчики радостно бросились навстречу отцу. Гиппий поцеловал их и приказал идти в сад, чтобы собирать цветы для букетов и закончить делать гирлянды из листьев, которые были начаты накануне Ио и её маленькими братьями.

В хлеву тем временем шла спешная уборка и кормёжка скота. Рабыни занялись дойкой коров, старик же Эвмолп вывел двух огромных волов и принялся на дворе чистить их. Ио ещё несколько раз ходила к колодцу за водой, чтобы затем вернуться в дом, где Левкотея, несмотря на нездоровье, уже суетилась у очага, готовя ранний завтрак для семьи и обильную трапезу для ожидаемых гостей. В этих хлопотах, особенно сложных сегодня, в первый день наступившего праздника Сельских дионисий, когда можно было ожидать большого наплыва односельчан, Левкотея почти совершенно забывала о своём недомогании. А мысль о том, что вечером должно состояться торжественное обручение её ненаглядной Ио с красивейшим и чуть ли не богатейшим афинским юношей Писистратом, сыном Гиппократа, заставляла её сердце биться учащённее и придавала ей давно не ощущавшуюся уже анергию. Левкотея так радовалась счастью обожаемой дочери, которая, по её мнению, была достойна любви самого Аполлона! В лице Писистрата семья Гиппия нашла верный залог будущего ничем не омрачаемого счастья Ио. Молодые люди давно любили друг друга самой пылкой, самой беззаветной любовью, и брак их, казалось, благословляли сами небожители.

Между тем, пока в доме и около него кипела лихорадочная деятельность и всякий по мере сил старался скорее окончить возложенное на него дело, чтобы приняться за новое, пока у очага