Записки карманника - Заур Зугумов

Забившись в угол кузова полуторки, закрытой старым, заштопанным со всех сторон брезентом, безучастный, казалось, ко всему на свете, Мишаня думал, перебирая в голове все возможные варианты, которые может подбросить ему судьба в самом скором будущем. О трудном во всех отношениях маршруте из Магадана в Казань он имел некоторое представление, но разве всё предусмотришь? Уже четвертые сутки несколько его попутчиков, умиравших на каком-то рваном тряпье прямо на полу кузова, тряслись в этом «колымском экипаже», и казалось, не будет конца этому пути. Их сопровождал всего один охранник, но и его присутствие было необязательным, учитывая лютый мороз, для семерых доходяг и одного дурака в придачу, которым и числился Муссолини.

«Счастье покровительствует смелым»… Пароход «Клим Ворошилов» стоял на рейде и сверху казался игрушечным. Даже когда на катере их подвезли к самому борту и они один за другим взбирались на палубу, чтобы сразу разойтись и исчезнуть в горловинах почти пустых трюмов, пароход был неожиданно маленьким: слишком много воды окружало его. На одиннадцатый день пути судно пришвартовалось в порту Советская Гавань. И вновь пересылка, «телятник» и путь, нескончаемый путь в неизвестность. Больше семи тысяч километров до пункта назначения, дни и ночи, проведенные в душном, вонючем вагоне, пересылки, камеры и люди, нескончаемый поток арестантов и в ту, и в другую сторону.

Муссолини всю дорогу присматривался к окружающей обстановке, людям, конвою. Продумывал всевозможные варианты, уже было решался на что-то, но затем вновь откладывал задуманное. Он прекрасно понимал, что у него нет права на ошибку, ибо на карту поставлена жизнь, а Мишаня был хорошим игроком. И, как обычно бывает, случай – этот перст Божий – представился сам собой.

Последней пересылкой перед конечным пунктом была узловая станция Агрыз, которая находилась в трехстах километрах от Казани. Здесь Мишаню водворили в камеру к единомышленникам – ворам-«четверташникам». Около месяца они провели вместе – в одной хате, на одних нарах, и, когда всех их забирали на этап, Муссолини был уверен почти в каждом из бродяг. А он к тому времени уже был неплохим психологом.

Был канун 1 Мая. Напившиеся в стельку краснопогонники вели себя как цепные псы. Расположившись прямо на полу, в тамбуре вагона, и побросав автоматы в угол, они пили самогон из граненых двухсотграммовых стаканов, закусывая его огромными кусками сала, пели похабные песни, орали матом что есть мочи и хохотали как проститутки на панели, но в какой-то момент всего этого им показалось мало. Двое из них куда-то исчезли на время, а вернувшись, буквально приволокли с собой третьего. Это был арестант – пацан лет четырнадцати-пятнадцати. Сначала они заставили его пить спиртное прямо из горлышка, а потом, напоив, раздели догола и начали по очереди насиловать. Этот поступок переполнил чашу терпения воров, и они решили проучить легавых, но всё вышло еще круче, чем то, что они задумали.

Самый верный способ обратить на себя внимание мусоров в «телятнике» или в «Столыпине» – раскачать этот самый вагон. Арестанты становятся на одну сторону и, по команде одного из них, начинают потихоньку его раскачивать. Если их вовремя не остановить, вагон рано или поздно сойдет с рельсов, а с ним и весь состав.

Пьяная, озверевшая краснопогонная мразь поначалу не поняла, что творится с вагоном, а когда щекотнулась, было уже поздно. Пронзительный гудок паровоза, страшный скрежет тормозных колодок, падающий набок вагон, летящие вокруг куски досок и железных угольников, автоматные очереди конвойных – все смешалось в кучу в этом страшном хаосе крушения поезда. Выбравшись кое-как из искорёженного вагона и очутившись на железнодорожном мосту, Дуче в мгновение ока разглядел под собой широкое русло бурлящей реки и берег, покрытый какой-то растительностью. Весь исцарапанный и забрызганный кровью, он сразу же пришел в себя, увидев, как в его сторону бегут солдаты, стреляя на ходу. Благодаря удаче, которую Бог посылает тем, кого любит, Дуче даже не был ранен. Пригнувшись от летящих в него пуль, не раздумывая больше ни секунды, он, как кенгуру, в несколько гигантских прыжков очутился у перил моста и прыгнул с огромной высоты вниз, в бурлящий черный поток. Это был единственный путь к спасению, предоставленный ему Всевышним.

Холодная, почти ледяная вода, казалось, навеки приняла его в свои смертельные объятия, но стремление выжить оказалось намного сильней. Долгое время он не выныривал, – в горячке событий последнего часа организм пока еще не чувствовал холода. Прекрасно сознавая, что пули конвойных еще могут его достать, Муссолини пытался проплыть под водой как можно дольше, цепляясь в отчаянии за какие-то коряги, временами доставая руками до илистого дна и отталкиваясь от него, а когда, наконец, появился на поверхности, мост был уже далеко позади.

Течение реки несло его вперёд с бешеной скоростью. Стоит на мгновение заглянуть в глаза смерти, чтобы ощутить настоящий вкус жизни! Кое-как оправившись от первых потрясений, Дуче вдруг почувствовал, как всем его организмом моментально овладел холод. Он стал грести к берегу с сумасшедшей скоростью, стараясь таким образом согреться и как можно быстрее выбраться на спасительную сушу. Через какое-то время ему это удалось. Почти выбившись из сил, он лежал теперь на скользком от ила берегу, не в силах даже пошевелить руками. Но мозг, лихорадочно работая, подталкивал его к движению, к жизни.

Собрав последние силы, Мишаня вскочил на ноги и побежал. Куда, он и сам не знал. Инстинкт самосохранения подсказывал, чтобы он ни в коем случае не останавливался, и Мишаня всё дальше и дальше уходил от холодной черной реки. В тот момент у него не было ни крова, ни пищи, ни тепла, ни любви, но он не падал духом, потому что был свободен.

Отбежав на приличное расстояние от бурлящего потока и взобравшись на какой-то бугорок, Муссолини неожиданно наткнулся на одинокую хижину, стоявшую прямо на краю обрыва. Недолго думая, он с одного маху перемахнул через плетень и решительно постучал в дверь хаты. Терять ему было нечего.

Дверь открыли неожиданно быстро, безо всяких расспросов. На пороге стояла высокая молодая женщина в тёмном платке и телогрейке поверх белой ночной рубашки. В одной руке она держала маленький топорик, в другой – керосиновую лампу. Стараясь придать своему облику решительный вид, она грозно взглянула на непрошеного гостя, но, увидев насквозь промокшего, измождённого, валящегося с ног беднягу, опустила топор и, прямо у дверей, скинув с себя одной рукой бушлат, протянула его Мишане. Буквально втолкнув его в хату и затушив лампу, женщина вышла во двор. Через некоторое время она вернулась и тут же спросила с порога:

– Собака-то моя где? Убил, что ли?

– Да вы что, не видел я никакой собаки, – возмутился Мишаня.

– Ну ладно, не шуми, потом разберёмся. Лучше раздевайся побыстрее. Гляди, аж посинел уже весь!

Только после этих слов Мишаня ощутил дрожь во всем теле, как будто при лихорадке. Женщина подала ему полотенце, большие брюки галифе и большую белую рубашку от кальсон. Предлагать дважды ей не пришлось: босяк хорошо знал, что к милостям судьбы не следует относиться легкомысленно.