Записки карманника - Заур Зугумов

Его самочувствие было ужасным. Страшно болела голова, и единственное, что ему тогда было по силам, – смотреть по сторонам и ни о чём не думать. Он лежал между двух окон небольшой палаты, рассчитанной на четырех человек, но остальные три кровати были аккуратно заправлены. Через окна в помещение проникало столько солнечного света, что от него и без того белая комната буквально светилась чистотой убранства и белизной побелки. Возле каждой койки была пристроена небольшая тумбочка белого цвета. Посреди палаты стоял стол, покрытый белой скатертью, на ней – графин с водой и что-то ещё.

В какой-то момент женщина отвлеклась от книги, взглянула на больного и, увидев, что тот пришёл в себя, прослезилась, стала поправлять подушку и говорить что-то ласковое и приятное, гладить по его щетине маленькой ручкой и все время улыбаться. От такого внимания у Мишани пошла кругом и без того больная голова, сразу же потеплело на душе, и он постарался одарить эту милую женщину самой очаровательной улыбкой, на которую только был способен после пережитого в тюрьмах.

Оказывается, он пролежал в этой палате в бреду и на волосок от смерти пятеро долгих суток. И всё это время женщина – мать спасённых им детей – не отходила от него ни на минуту. У Мишани было двухстороннее воспаление легких и плеврит в придачу, но самое страшное осталось уже позади. На этот раз он попал в весьма щекотливую ситуацию. Ведь узнай окружающие его люди – врачи, репортёры из газет, уже не раз приходившие справиться о его здоровье и написать очерк о героическом поступке парня из глубинки, эта женщина и многие другие – кто он на самом деле, можно было не сомневаться: они тут же найдут какую-нибудь вескую причину для того, чтобы переменить своё мнение о нём.

Но, к счастью, на этот раз бродяга ошибался. Поступок, который он совершил, невозможно было вот так просто взять и перечеркнуть одним росчерком какого-нибудь районного опера. В этой палате, по большому счету, решалась дальнейшая судьба босяка. Впрочем, он, конечно же, ещё даже и не догадывался об этом.

Мать спасенных детей звали Натальей. У неё была бледно-золотистая кожа, овальное лицо, щёки абрикосового оттенка, длинные, густые, шелковистые на ощупь, прямые чёрные волосы и приятная, мягкая улыбка. Она была старше Мишани на семь лет, работала инструктором и переводчицей в ленинградском обкоме партии и пользовалась репутацией принципиального и умного работника. Говоря коротко, начальство ценило её и ставило в пример другим. Несколько лет назад муж Наташи – доцент кафедры минералогии ленинградского университета – ушёл с экспедицией в горы Памира, да так и не вернулся. Он сорвался в пропасть во время одного из спусков. С тех пор она жила без мужа в большой четырехкомнатной квартире на Мойке вместе со своими детьми, хотя родители постоянно звали её домой, в Москву.

Её мать работала во Внешторге и почти постоянно бывала в заграничных командировках, а отец – генерал-майор госбезопасности, всю войну прослуживший в контрразведке СМЕРШ, – продолжал теперь служить на Лубянке. С него-то и начались в жизни молодого уркагана те самые перемены, которые круто перевернули его жизнь.

Случается, хотя и нечасто, что и бешеная масть простреливает. Хуже, когда масть идёт, а ставить нечего. У Мишани же и масть шла, и было что ставить на кон. Как только родители Натальи узнали какое несчастье чуть не постигло их семью, они в тот же день к вечеру были уже в Ленинграде. Дети, как ни странно, отделались лишь легкой простудой и насморком, а вот их спаситель был в куда худшем состоянии. Мать Наташи осталась в Ленинграде, чтобы присмотреть за ещё не совсем выздоровевшими внуками, а отец вернулся домой в Москву, предусмотрительно захватив с собой документы Мишани.

Хотя генерал и не перекинулся ни единым словом с уркой, так как тот пятеро суток провалялся в бреду, что-то всё же настораживало его. Какой-то внутренний голос подсказывал ему, что никакой это не дурак из деревни Богатые Сабы. Но кто он?

И зачем генерал вообще стал рыться в его документах? Ну, казалось бы, спас человек твоих внуков, что же тебе еще надо? Отблагодари, как издавна принято, да и дело с концом. Ан нет. Профессиональное чутье старого разведчика взяло верх над простыми законами человеческой нравственности. Но думать и предполагать теперь можно что угодно, ибо о причинах, по которым старый чекист решил прокоцать ксивы, Мишаня так и не узнал никогда.

Прошло еще две недели, прежде чем Дуче смог сидеть на кровати, самостоятельно принимать пищу и просто разговаривать. Всё это время Наташа была рядом, не отходя от него ни на шаг, забыв про мать, детей, и работу. Казалось, она вообще забыла всё на свете, и единственной её целью стало выходить больного. Что это было? Проявление благодарности за жизнь спасенных детей? И это тоже, конечно. Но главное, она просто влюбилась в этого молодого и чертовски обаятельного парня. Когда больничный брадобрей привел Мишаню в порядок, Наталья была поражена. Как когда-то в давнишних девичьих грёзах, прямо на неё смотрело суровое, но красивое лицо, в чертах которого отражались железная воля и непреклонный характер. Его черные выразительные глаза были окружены тёмной тенью – следствием житейских невзгод. Взгляд его был твёрд и спокоен, он утратил тревожное выражение. А этот шрам на всю щеку, эта манера вести диалог, не спеша и доходчиво объясняя собеседнику каждое непонятное ему слово! Даже молодые медсестры теперь чаще, чем положено, задерживались в его палате, чтобы продемонстрировать свои стройные ножки, фигурку, немножко пофлиртовать. Он обладал прирожденной грацией движений и, когда его лицо оказывалось в тени, никто не догадался бы, через какой ад прошёл этот человек.

У некоторых людей бывает врожденная способность завоевывать симпатии всех окружающих. Таким человеком был Мишаня, кстати, даже и не подозревавший об этом и некоторых других своих качествах. Тюрьма оказала на него благотворное, воспитательное действие, как воспитывает она всех порядочных людей. Им предоставляется возможность оценить красоту и ценность жизни с точки зрения «птички в клетке».

В какой-то момент Наташа почувствовала, что ревнует Мишаню буквально ко всем на свете, и с той самой минуты она готова была поклясться чем угодно, что уже никогда и никому его не отдаст. Да, пути Провидения поистине неисповедимы. Сердце у бродяги тоже было не из камня, хотя он многое уже успел повидать на своем веку и многому смог научиться. Дуче давно почувствовал непреодолимое влечение к этой молодой и красивой женщине. Он еще не знал, что любит, но твёрдо был уверен в том, что не имеет прав на неё. Ведь он был вором, изгоем того мира, в котором она жила и растила детей. Но как сказать ей об этом, как объяснить всё?

И вновь на помощь ему пришел случай. Уже давно несколько корреспондентов из газет и какого-то ленинградского журнала пытались написать очерк о его поступке, но их не пускали к больному. И вот сразу после старого Нового года запрет, наконец, был снят. Наталья с лечащим врачом хотели сделать сюрприз больному, но всё вышло совсем не так, как они ожидали.

Всё бы ничего, если бы Дуче не разбил аппарат пожилого фотографа с реденькой бородкой, клинышком и замашками лагерного педераста. Когда все разошлись, не понимая в чём дело, Мишаня не выдержал и выложил Наташе всё: кто он и как попал в Питер. Конечно же, Наташа была в шоке от такой откровенности, но удивительно быстро пришла в себя и решила действовать. Она решила воевать и отстаивать жизнь и будущее своего любимого где угодно и перед кем угодно.