Части ее тела - Юлия Александровна Лавряшина

Нетрудно было выпить кофе вблизи проспекта Мира, но Логов не ищет легких путей и потому отправился аж на Чистые пруды, где потом предложил немного «подышать». С ним за компанию я на многое была готова, поэтому мы побрели, обмениваясь версиями, почему вообще могли убить такую девушку, как Дина? Она могла за себя постоять, в этом даже я успела убедиться, так что если б убийца вызывал у нее опасения, Дина просто не осталась бы с ним наедине и уж точно никуда не поехала. Что же произошло? Он подкараулил ее? Застал врасплох? Обманул, посулив что-то стоящее? Или этот человек просто не вызывал у Дины боязни?

На самих прудах, которые в зимние месяцы превращались в каток, почти никого не было, кроме мамы с двумя краснощекими мальчишками, пытавшимися скользить по льду прямо в сапожках, и худенького старичка в беретике, добросовестно нарезавшего круги. Я засмотрелась на него: он выглядел таким симпатичным и трогательным – то ли художник, то ли ученый… А потом заметила старушку, которая дожидалась его в другом конце катка с небольшим термосом в руках.

Завершив очередной круг, старичок подъехал к жене и обнял так нежно, что у меня задергался подбородок. На Артура я боялась взглянуть: заметил ли он эту пару? Он сам негромко проговорил:

– Я мечтал, что мы с твоей мамой станем такими же милыми старичками…

– Вы были самой красивой парой. – У меня перехватило горло на последнем слоге.

– Были, – признал Артур, не пытаясь изобразить ложную скромность.

И обнял меня за плечи, прижав таким отцовским жестом, что я не удержалась и всхлипнула. Он прогудел:

– Ну-ну… Что ты? Оксана была в нашей жизни, и мы должны быть благодарны за это. У нас остались воспоминания, а это уже немало… Много ли на свете людей, которые могут сказать, что их любил лучший человек этого мира? А нас с тобой она любила.

Светлым знаком небес – приветом от мамы! – вокруг нас вдруг закружились крупные медленные снежинки. Они легко опускались на темные волосы Артура, который вышел без шапки, на мои ресницы – и без того мокрые. Снегопад был до того неожиданным и красивым, что я прошептала:

– Как еще она может показать, что любит нас по-прежнему?

Повернув меня к себе, Артур поглядел так серьезно, что я замерла – сейчас должно было прозвучать нечто очень важное. Может быть, самое важное в моей жизни. За его спиной старичок в берете закручивал термос, должно быть, уже выпил чаю. Кивнув жене, он пустился в очередной заезд, а она осталась ждать.

– Хочешь я перееду с тобой в Образцово? – тихо спросил Артур. – Я ведь тоже люблю собак… Это будет наш дом. Наша семья. Ну да, странная, конечно… Но у меня нет человека роднее, чем ты, Сашка. И я не хочу, чтобы ты оставалась одна в этом огромном доме. Или даже с Ивашиным… Какой из него защитник? Я уже прикинул: не так-то долго мне добираться до работы оттуда, тем более никто не заставляет меня ровно в девять утра быть на рабочем месте… Ты хочешь этого?

Кивнув, я уткнулась лбом в его плечо, но потом для верности повторила:

– Да. Хочу. Мне нужна семья. С Никитой это было бы не то… Только с тобой.

Он вытащил аккуратно сложенный платок, бережно вытер мне щеки и промокнул глаза. Мимо нас с воплями промчались те самые мальчишки, которые тянули за собой сломанную ветку клена, усыпанную сухими сережками. Я подумала, что они изображают горячих коней, запряженных в карету принцессы.

Убрав платок, Артур улыбнулся:

– Значит, договорились. Я внутренне сопротивлялся твоей затее с этим приютом, потому что тогда мы лишились бы наших завтраков и вообще стали бы редко видеться… Но теперь я ускорю процесс, и скоро наш дом наполнится собачьей любовью. Ты слышала? Говорят, что они – ангелы, оставшиеся на земле… Ты веришь в это?

– Верю, – прошептала я.

* * *

На Арбате даже в зимний полдень было полно туристов, глазевших на сувенирные ряды и работы художников, задумчиво куривших на раскладных стульчиках. Артуру казалось, что все их работы похожи, словно принадлежат перу одного весьма и весьма среднего автора. А Скарабей был неплох, если судить по его рисункам в ВК, поэтому Логов надеялся отличить его почерк. Точнее, рассчитывал, что Сашка узнает его работы среди десятков других – в этом у нее был более цепкий взгляд.

Чтобы не поднимать паники, они прогуливались с рассеянным видом туристов, и Сашка даже жевала хот-дог для пущей правдоподобности. Его всегда поражало, как эта умная девочка с хорошим вкусом обожает дешевый фастфуд…

С портретов и графических рисунков на них поглядывали нещадно искаженные лица артистов и умильные морды толстых котов. Артур не был фанатом ни тех, ни других, у него дома жили рыбки, которые ничего от него не требовали и всегда внимательно слушали, не моргая, если его вдруг тянуло поговорить по душам. Это случалось нечасто, но он тешил себя надеждой, что рыбки узнают его и ждут.

С тех уже довольно давних пор, как Арбат из поэтичного уголка Москвы, наполненного отголосками необыкновенных судеб и историй любви, превратился в барахолку, Артур избегал этого места. Временами здесь еще проскальзывали знакомые тени, но их гнали прочь усиленные микрофонами голоса зазывал, и хотелось бежать за ними следом, чтобы не возвращаться сюда никогда…

– Ты давно была на Арбате в последний раз? – спросил он Сашку.

И обрадовался ответу:

– Даже не помню, когда… Не люблю рынки. Мне и по магазинам-то ходить в напряг… Мы с мамой здесь не гуляли, только по окрестным переулкам. Ты знаешь, что вон там, в Спасопесковском переулке, находится храм начала восемнадцатого века, в котором родился Чебурашка?

– Кто?!

– И крокодил Гена тоже. Церковь отдали «Союзмультфильму», не помню, где-то в пятидесятых… И до начала девяностых там рисовали мультяшных героев. А потом храм вернули церкви… А! – вспомнила Сашка. – Ты же знаешь картину «Московский дворик» Поленова?

– Ну… – отозвался Логов неопределенно.

– Там как раз эта церковь изображена. В ней работал знаменитый звонарь, который считался просто виртуозом! Послушать бы, да?

Артур произнес так печально, что она взяла его под руку, выкинув остаток хот-дога:

– А мне Оксана не показала это место. Наверное, оно было только вашим.

– У вас с ней наверняка были другие любимые места.

Тряхнув головой, будто пытался избавиться от серой пыльцы грусти, запорошившей глаза, он призвал:

– Хорош болтать. Смотри во все глаза, я надеюсь, Скарабей где-то здесь.

Она серьезно кивнула. Ей даже не