Птица скорби - Мубанга Калимамуквенто

человек, с которым я сейчас боролась, пытался сделать со мной то же, что и Бо Хамфри. Сжав ноги, я ударила его коленкой в живот, и он взвыл от боли.

Кто-то из ребят захихикал, и знакомый голос спросил:

– Чичи, это ты?

– «Чичи, это ты»? – передразнил человек. В темноте кто-то оттащил его от меня и чиркнул зажигалкой. Её тусклый свет осветил лица, на стене туннеля заплясали причудливые тени. Меня пытался изнасиловать Сейвьо.

– Ах ты, подлец! – воскликнул мой брат. – Тощая дрянь! Я убью тебя!

– За что? – последовал ответ.

– Это ж моя сестра!

– Ну и что? Я ей подарки дарил. – Сейвьо хитро улыбнулся, обнажив рот с отколотым передним зубом. – Она разве тебе не говорила? – Снова косой взгляд в мою сторону и подленькая улыбка. – Она – мой цветочек. Айи, Чичи?

Я опустила голову, потянув коленки и обхватив их руками. От голоса Сейвьо у меня по телу бегали мурашки. В прыжке Али подскочил к нему и ударил в живот. Сейвьо взвыл от боли. Я закричала. Кто-то рядом рассмеялся. Мальчишки сцепились в драке, туннель огласился радостным улюлюканьем болельщиков. Сейвьо толкнул Али, и тот упал. Я хотела подбежать к ребятам, чтобы разнять их, но меня остановило выражение лица брата. Я замерла, затаив дыхание. Али медленно встал, подошел к Сейвьо и, улучив момент, саданул его в живот осколком бутылки. Луна вышла из-за облаков: кровь капала на землю, проводя красную черту между противниками.

Бросив осколок на землю, Али с кривой улыбкой вытер руку о футболку Сейвьо, подошёл ко мне и сел рядом. Достал из кармана тюбик с клеем, выдавил немного на дощечку и чиркнул зажигалкой. Стараясь ни о чём не думать, я взяла дощечку и поднесла её к носу. Обождав, когда немного отпустит, снова вдохнула. В горле засвербело, но пары уже проникли в желудок, приглушая голод и злость. Энала стояла рядом, с улыбкой наблюдая за происходящим. В свете луны глаза её блеснули чертовским огнём. Из того случая я вывела четвёртое правило: иногда не поможет даже друг, на которого ты во всём полагаешься.

Стояли пасмурные дни, и солнце пряталось за тучами. Мы просыпались под раскаты грома, слушая, как на улице бушует непогода. Мы лежали, ленясь пошевелиться, а потом, когда по земле застучали первые капли дождя, Джо затянул своим высоким пронзительным голоском: Венфула иса-иса, твангале на маинса… Услышав знакомую песню, я радостно подхватила: Венфула иса-иса, твангале на маинса. Джо выбежал под дождь, задрав кверху голову, и засмеялся, как совершенно счастливый ребёнок. Дождь лил на него, смывая всю накопившуюся грязь. Ох, как же был заразителен этот смех. Венфула иса-иса, твангале на маинса. Я присоединялась к Джо, и мы запели вдвоём, растирая себя воображаемой мочалкой. Потом под дождь выбежали и остальные ребята, кроме Эналы. Она дулась, что кто-то украл у нас последний тюбик с клеем. Я подошла к подруге и сказала:

– Ты не виновата, и я не виновата.

– Но была твоя очередь сторожить.

– Да ладно тебе. Смотри, какой дождь! Пойдём. – Я наклонилась к ней и состроила рожицу.

– А зачем? – мрачно пробубнила Энала.

– Да потому что ты воняешь, – беззлобно заметила я.

– Как будто ты не воняешь, иве. – Её глаза уже смеялись.

И я бросилась её щекотать, пока она не расхохоталась в голос. Энала вскочила и выбежала под дождь, и мы пели все вместе: Венфула иса-иса, твангале на маинса.

Сезон дождей начался двадцать четвертого октября, в День независимости. Помню, как, буксуя в грязи, возле нас остановился белый фургончик и из него вышли мужчина с женщиной в одинаковых джинсах, ослепительно-белых кроссовках и оранжевых футболках. Сейвьо как самый старший вышел вперёд и спросил, что им надо. Мы и так знали, что это волонтёры, которые вспоминают о нас только по праздникам.

Они принесли нам фастфуд от «Тонтос». Тёплые куриные наггетсы, жареный картофель и фанту. Мы всё это, конечно, съели и выпили, но особо не обольщались.

На этот раз к нам приехали без киногруппы. Никто не совал нам под нос микрофон и не спрашивал на ньянджа: «Как тебя зовут? Сколько тебе лет? Давно ли ты бродяжничаешь? А ты хотел бы уйти с улицы и жить в настоящем доме?» О, как они нравились себе, эти люди с фальшивыми улыбками. Они давали нам надежду, но обещаний не исполняли.

Мы так набили себе животы, что уже не могли танцевать под дождём. Но день всё-таки выдался удачным, что ни говори.

Глава 14

К середине октября водители переставали давать нам милостыню, не желая впускать холод в салон, и мы переходили на другой вид деятельности – собирали бутылки и сдавали их на рынке. На вырученные деньги мы покупали еду и клей.

А ещё я придумала одну хитрость. Мы отправлялись к развалам салаула, и я играла с детьми торговок, учила их песенке на английском:

Хороший выдался денёк, как поживаешь, паренёк? Давно пора нам подружиться, чтоб в танце закружиться!

Мамаши подозрительно косились на меня, но не гнали, потому что я как бы брала их детей под свой присмотр. А на самом деле это был отвлекающий трюк, чтобы остальные ребята могли что-нибудь стянуть, будь то старый читенге, бутылка прохладительного напитка, пяток апельсинов или что-то другое.

По своей наглости и изворотливости Али давал мне фору, хоть и был младшим братом. Он подговаривал меня на самые смелые авантюры, учил, как отвлекать водителей на автобусных станциях, чтобы забраться в кабину водителя и обчистить её.

Мы ходили грязными и немытыми, но, как говаривал Али, «чем грязнее, тем теплее». По ночам мы жались друг к другу, чтобы защититься от кусачего холода. Мы спали вповалку на картонках, тёрлись друг об друга, разгоняя кровь и пуская сердце вскачь. Так мы вырабатывали необходимое тепло, сладко постанывая, и то были бесстыдные ночи. И никто не подсматривал за нами, не вызывал полицию, чтобы пресечь детский секс в общественном месте. Иногда мальчишки накидывались друг на друга, соревнуясь в силе. Слабака нагибали и совершали с ним непотребство, и тот плакал, пока всё не заканчивалось. Потом находили другого слабака. Али это не касалось, хотя некоторые утверждали обратное про него с Мапензи. Но я знаю, что они просто дружили.

Оба они всё реже возвращались в туннель, становясь как те дети-гастролёры. Отрывались, так сказать, от дома. Правда, у детей-гастролёров имелся настоящий дом, не то что у нас, но они, что называется, «косили» под нас. Утром они одевались в