Птица скорби - Мубанга Калимамуквенто

Бо Ндате всё ещё стоит в дверях, пожирая меня глазами. Я нервно переминаюсь с ноги на ногу, очень надеясь, что Бо Шитали никуда не засобирается.

– Тётушка, давайте помогу, – поспешно говорю я, стараясь не смотреть на Бо Хамфри. Тот расплывается в улыбке, и на щеках его проявляются две идеальные ямочки.

– Теперь, – объясняет Бо Шитали, – нужно добавить в горячую смесь красный оксидный порошок, и тогда получится хорошая жирная мастика. – Бо Шитали молча передала мне деревянную ложку, и я стала мешать мастику, склонившись над жаровней, чтобы только не видеть никого. Но я всё время чувствовала на себе сверлящий взгляд Бо Ндате Лимпо. На моём лбу выступили капельки пота, я нервно вздохнула, и в нос мне шибанул химический запах мастики. Увидев моё искажённое лицо, Бо Шитали воскликнула:

– Что, опять работать неохота?

– Да нет, я не поэтому, – пробормотала я.

– А что тогда нос воротишь? – В её голосе послышались истеричные ноты. Я осторожно взглянула на тётушку, вспоминая, как до свадьбы она всё время спала под манговым деревом, а мама понять не могла, что с ней такое. На этот раз мне и без животика было ясно, что Бо Шитали опять ждёт ребенка.

– Разве я не говорила тебе, что в нашем доме положено трудиться? – Поскольку этот вопрос являлся утверждением, я промолчала, продолжая помешивать мастику. Должно быть, я слишком низко держала деревянную мешалку, не знаю, но всё произошло мгновенно. Горячая смесь начала плеваться, и одна жирная капля попала мне на руку. Вскрикнув от боли, я инстинктивно отпрыгнула, а банка с варевом перевернулась, и мастика начала медленно вытекать на землю. Бо Шитали даже дар речи потеряла от такой наглости (это она так считала). Столько добра псу под хвост! Подхватив Лимпо, она зашагала к дому соседки, чтобы излить ей душу.

Вот уж чего не хотелось, так это оказаться наедине с Бо Ндате Лимпо. Я зачерпнула немного воды и вылила её на обожжённую руку. В дверях снова появился Бо Ндате Лимпо.

– А ну зайди в дом, – велел он.

Я знала, что ему надо. Я окинула взором двор. Старушка соседка, как всегда, плела весёлые разноцветные коврики, а её муж курил на ступеньках, добродушно почёсывая бороду. С весёлыми криками по пыльной дороге носились ребятишки. У меня затряслись поджилки. С горьким вздохом я вошла в дом вслед за Бо Хамфри.

В тот день, когда он со мной это делал, болело даже сильнее, чем в первый раз, и я всё никак не могла подняться с постели. Вечером вернулась Бо Шитали, злая как собака. Сначала её муж побил, потом я пролила мастику, а теперь ещё и ужин не приготовила? Уложив сонную Лимпо, Бо Шитали нависла надо мной, а я не знала, что мне делать. Я боялась, что, если поднимусь, Бо Шитали увидит, как из меня вытекает белая слизь, оставшаяся после Бо Хамфри.

– А ну вставай! – приказала она.

Я подчинилась и, к собственному удивлению, увидела на ногах кровь. Ужасно болел живот. Это были мои первые месячные.

– Что это такое? – сказала Бо Шитали, указывая на алое пятно, расплывшееся на синем покрывале. – Смотри, что ты натворила, глупая девчонка! – Казалось, её голос царапает мне все внутренности как наждак, отдаваясь болью в животе.

– Я же не знала, – пробормотала я страдальчески.

– Что значит не знала? В твоём возрасте уже пора бы знать. Поди немедленно застирай покрывало, а то мы все от тебя заразимся какой-нибудь гадостью. – Она стояла, уставив руки в боки, и горящая свеча отбрасывала на стену грозную тётушкину тень. С улицы доносились звуки вечерней жизни. Торговцы обменивались случившимися за день историями, шипели гидравлические двери микроавтобусов, развозивших последних пассажиров. Грохотали басы музыкальных колонок в баре. Боль стучала во мне барабанной дробью без остановки. Я поморщилась.

– Чибаба![78] – с трудом выдавила я.

– Глупая девчонка. Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься с моим мужем? Быстро иди и застирай покрывало!

Она говорила тихо, но слова её воспринимались как крик, отдаваясь звоном в ушах. За дверью послышалось шуршание – это Бо Хамфри перебирал газеты, подслушивая. Я смотрела, как шевелятся тётушкины губы, а перед глазами стояло лицо Бо Хамфри. Я чувствовала его отвратительный запах. Слышала его надсадное кряхтенье в момент кульминации. Тётушка всё говорила и говорила, а я видела слюну, собравшуюся в уголке его открытого рта, видела жёлтые от табака зубы. Лицо Бо Шитали белело в вечернем сумраке, а я видела, как вытекает из меня белая слизь и пачкает трусики. Этот запах не выветривался, сколько бы я ни мылась. Я застирывала бельё до дыр, а потом выбрасывала, а новое мне никто не купит. С чего-то он придумал, будто я стараюсь угодить ему. Он хвалил меня, даже благодарил и называл хорошей девочкой. Бо Шитали всё не умолкала, комната закружилась перед глазами, и какая-то неведомая сила заставила мою руку подняться и ударить Бо Шитали по лицу.

– Что? – Тётушка аж задохнулась от возмущения. – Знаешь что… Уби-бирайся вон из моего дома. Ты хочешь отбить у ме-меня мужа, вот что! – Все эти слова она произнесла на английском – так велика была её ненависть ко мне.

Оставшись в комнате одна, я опустилась на стул, не зная, что делать.

Могу ли я вернуться в наш старый дом, где из-за забора восходит солнышко?

Но там уже наверняка живут другие люди.

Может, меня приютит Бана Муленга? Всё-таки мамина лучшая подруга, она всё поймёт.

Нет, это невозможно. Она даже не приехала на мамины похороны, ни разу не навестила нас в Матеро. Я ей не нужна.

Может, попросить помощи в школе? Но как я появлюсь в таком виде перед учителями? Моя форма пришла в полную негодность, и у меня даже нет приличной обуви.

Да меня просто на смех поднимут.

Куда ещё я могу податься? Никуда.

Напуганная до смерти, я вышла во двор и стояла там одна в полной темноте. И вот, когда отчаянье моё достигло крайней степени, появился мой брат Али. Он просто взял меня за руку и сказал: «Пойдём отсюда, сестрёнка».

То ли потому, что впервые за долгое время он был так добр со мной и сказал хоть что-то вразумительное, то ли у меня просто не было выбора, но я молча кивнула и пошла за братом. Когда мы вышли на трассу, полил дождь.

Али привёл меня на другой конец города. Насквозь промокшие, дрожа от холода, мы спустились под какой-то мост. Там горел костёр, а вокруг