Птица скорби - Мубанга Калимамуквенто

него сидели беспризорные дети. По мосту громыхал дождь, но тут было сухо и относительно тепло. Увидев нас, ребята сначала заулюлюкали, а потом кто-то из них крикнул:

– Да это ж Али!

– Народ, это моя мфана ванга, – сказал на ньянджа Али. То есть он представил меня как свою младшую сестру, соврал и глазом не моргнул. Мы стали знакомиться. Али назвал имя каждого, но у меня так стучали зубы от холода, что я мало что расслышала.

Али засунул руку в карман и вытащил бутылочку из-под глицерина. Потряс её, понял, что там пусто, и бросил бутылочку на землю. И тогда высокая худая девочка протянула ему свою бутылочку из-под какого-то косметического средства. Кивком Али предложил мне сесть рядом с девочкой. Он поднял с земли щепку, отвинтил крышку с бутылочки и вылил на дощечку немного густой и маслянистой жидкости. Кто-то щёлкнул зажигалкой и поджёг дощечку. Али поднёс её к носу, глубоко вдохнул пары и передал дощечку мне. Мой младший брат. Я насмехалась над ним, опекала его, нерадивого, а он пришёл и спас меня. Я принюхалась, а потом сделала глубокий вдох. Резкий запах шибанул в нос, и закружилась голова. Но потом по телу разлилось убаюкивающее тепло, и мне резко захотелось спать.

– Ну вот, а ты не верила, сестрёнка, – улыбнулся Али. – Не такая уж и плохая дрянь. Просто приглушает чувство голода и согревает.

У Али заплетался язык, но он говорил на ньянджа и не сделал ни одной ошибки.

Я пришла сюда такой уставшей, и клей не просто согрел меня. На какое-то время он сжёг все мои воспоминания. Со счастливой улыбкой я прислонилась к брату и заснула глубоким сном без сновидений.

Глава 13

Прежде они для меня просто не существовали – группа подростков на Индепенденс-авеню, что возле церкви адвентистов, оборвыши, слонявшиеся вдоль Чачача-роуд, или ребята, живущие под мостом на Грейт-Ист-роуд, а также возле Каирской дороги. Они были повсюду, но я их не замечала, пока не стала такой же, как они. Мы не были похожи на персонажей с предупреждающих плакатов на тему «Не давайте милостыню бродяжкам». На подобных плакатах обычно изображали беременную женщину со стайкой детей. Женщина стоит с протянутой рукой в ожидании милостыни от какого-нибудь благополучного гражданина. Но дети эти совсем не были похожи на нас. Чистенькие, черноволосые дети в ярких одеждах. Джинсы у мальчиков разодраны на коленках ради моды. Глаза у таких детей – хитрющие, и в них нет грусти или чувства потерянности. Подошвы их босых ног – гладкие, едва покрытые пылью. «Не давайте милостыню бродяжкам». Но они не были бродяжками, потому что настоящих бродяжек на плакат не поставишь. У бродяжек Лусаки – обветренные лица в прыщах, ловкие руки, потухшие глаза, потрескавшиеся губы, а волосы изъедены стригущим лишаём.

Я вовсе не похожа на них, я не такая, как они. Так думала я, когда в первый раз понюхала клей и заснула под мостом, заменившим мне крышу над головой.

Утром я проснулась от движения транспорта и обнаружила, что кто-то стянул с моих ног тенниски. Надо же было так вырубиться. Оказывается, пока я спала, меня к тому же одолели насекомые, и я расчесала кожу до крови.

– Низабунгу аба, – со смехом сказали ребята, указывая на меня. – У неё кожа как у белого человека – непривыкшая к насекомым.

А ещё у меня саднило горло и голова была как чугунная. Выбравшись на лужайку, я присела возле дерева, надеясь, что все неприятные ощущения пройдут. Подошёл Али и популярно объяснил, как это работает. Просто мой организм ещё не приспособился к воздействию клея, на адаптацию потребуется какое-то время.

– Это как? – не поняла я.

– А вот так, – рассмеялся Али и пошёл с остальными «на работу». «Работа» заключалась в попрошайничестве на дороге. Когда загорается красный свет, нужно подбежать к машине, постучать в стекло, скорчить несчастную мину и ждать, что тебе подадут пару банкнот.

Горло моё немного прошло, в голове просветлело, но накатил ужасный голод, он просто пожирал меня изнутри. Стараясь не думать об этом, я побежала к остальным и тоже попыталась попрошайничать. Только ребята шарахались от меня и старались держаться подальше: хоть я и была сестрой Али, как бродяжка доверия не вызывала, а значит, отпугивала клиентов. «Тебе надо ещё немножко запаршиветь», – шутливо объяснил Али.

Одна из девочек, получив пару банкнот, тайком убежала и вернулась, облизываясь, как сытый котёнок. Только тут я увидела, что на ней мои тенниски. Я побоялась потребовать их обратно, так как не знала здешних правил.

– Не расстраивайся, сестрёнка, – сказал на ньянджа Али. – Вот появится другая новенькая, я стяну с неё тенниски и подарю тебе. – Он говорил с такой убеждённостью, словно всю жизнь был бродяжкой.

– Я есть хочу, – робко сказала я.

– Послушай, сестрёнка, – вдруг очень серьёзно сказал Али. – Если будешь говорить на английском, тебя побьют. Так что воздержись.

Пока горел зелёный свет, мы дурачились возле дороги, но стоило зажечься красному, каждый нёсся к выбранной им машине и жалобно канючил: Нипемпако тандизо[79]. Я уже так проголодалась, что было не до гордости. Я быстро перенимала у ребят их повадки, но пока ничего не «заработала».

– Что ты тут отсвечиваешь? Только неудачу приносишь, – не выдержал один из мальчишек, когда я оказалась слишком близко от него.

Пришлось отойти подальше и ждать следующего красного света.

Когда в остановившейся возле меня красной «Тойоте Старлет» я увидела за рулём женщину, чем-то похожую на маму, рука сама потянулась к стеклу.

– Нипемпако тандизо, – отчеканила я только что выученную фразу. Женщина удивлённо повернулась ко мне, сдвинув на лоб солнечные очки, опустила стекло и просунула сквозь щёлочку новенькую хрустящую банкноту в пятьдесят тысяч квач. Я взяла деньги, радостно улыбаясь. Мой первый заработок.

– Спасибо большое, – выдохнула я, но женщина, похожая на маму, уже уехала. Издав радостный вопль, я зажала деньги в кулаке и побежала на рынок, где купила себе два фриттера. Я вспомнила про Али и остальных, лишь когда проглотила последний кусок. Когда я вернулась к ребятам, они так на меня посмотрели, что я сразу поняла, что сделала что-то не так.

С этого момента мне пришлось осваивать новые правила выживания на улице.

Правило первое: мы – одна семья. Вместе играем, вместе дерёмся, всё делим поровну, будь то еда, деньги или клей. Самой старшей из нас была Энала – высокая, стройная, с округлыми бёдрами и красивой грудью. Когда она улыбалась, а это случалось довольно