Птица скорби - Мубанга Калимамуквенто

– Но ей нужно положить в кашу арахис, а его надо прежде разварить, – пролепетала Бо Шитали.

И тут он ударил её. По лицу, наотмашь. Лимпо испуганно вскрикнула и задрыгала ножками, ослабив узел читенге. Я затаила дыхание. Лимпо начала сползать вниз, мне нужно было поправить читенге, но я боялась пошевелиться. И тут появился Али, пришёл меня навестить. Увидев, что происходит, но не смея вмешиваться, он зло пнул ногой камешек. По двору пронёсся порыв ветра, поднимая облако пыли, ветви деревьев беспокойно зашевелились. Бо Шитали стояла как громом поражённая, по её круглому лицу стекала струйка крови.

На нас словно опустился купол тишины, отсекая все посторонние звуки – и перебранку соседок, и детский смех, и стрёкот мопедов. И посреди этого сгустившегося кисельного безмолвия я вдруг заплакала, а следом за мной заплакал и Али. А потом словно кто-то опять включил рубильник, возвращая все звуки и жизнь вокруг. Сосед алкаш всё так же курил на лавочке, врубив на полную переносное радио. В углу двора переговаривались дети. Женщина несла на голове тазик с водой, распевая гимн: «Сколько Господь мне всего даровал – видно, мои желания знал…»

По круглому лицу Бо Шитали стекала струйка крови, а мы словно приросли к месту. Ни слова не говоря, Бо Хамфри зашёл в дом. Стерев ладонью кровь, Бо Шитали составила с огня кастрюльку с кипящей водой, повернулась ко мне и процедила сквозь зубы:

– Что уставилась?

– Ничего. – Я подошла к стопке газет у дверей, взяла парочку и начала медленно разрывать их, и этот звук ужасно царапал слух.

Газеты Бо Ндате Лимпо приносил из школы, складывая их возле двери и прижимая сверху камнем. Сам Бо Ндате Лимпо читать не умел, использовал бумагу в хозяйских целях. Но я-то умела, и газеты были моей отдушиной. Например, в «Дейли мейл» печатали кроссворды, и я с лёгкостью разгадывала их. «Сильный оглушающий звук» – грохот. «Самый короткий месяц в году» – февраль. «Ребёнок женского рода» – дочь. «Одна из книг Ветхого Завета» – Левит. Тайком я вписывала ответы в клеточки, и это занятие оживляло мои воспоминания о Тате.

Читать вслух мне, конечно, не разрешали. Бо Шитали повторяла – мол, нечего бахвалиться, тем более что тут все говорят на лозийском. Так что если меня заставали за этим занятием, я получала подзатыльник. Но меня было не остановить. Вот и сейчас я развернула газету и стала читать.

«Гуманитарная еда попала в плохие руки», – гласил заголовок. Рядом – фотография плотно сбитого темнокожего чиновника с серьёзным выражением лица. От долгого пребывания на воздухе бумага покоробилась и белая рубашка чиновника приобрела желтушный оттенок. Я резко опустила газету, пропуская Бо Шитали, которой что-то нужно было взять в доме, а потом продолжила чтение.

«Все усилия по борьбе с голодом, вызванным наводнениями и засухой в разных районах страны, натолкнулись на неожиданное препятствие. Часть гуманитарной продовольственной помощи, за распределение которой отвечает правительство, оказалась на прилавках магазинов. Вице-президент Кристон Тембо, курирующий эту программу, пригрозил суровым наказанием махинаторам. „Какой позор, – сказал он. – Ведь основная часть продуктов поступает от иностранных доноров“».

«Северные районы Замбии захлестнули наводнения, а на юге бушует засуха. В результате в одной части страны урожаи смыло водой, а в другой они зачахли от её недостатка. Стихия затронула сначала двадцать девять, а теперь уже и тридцать четыре округа, и вопрос продовольственной помощи встаёт особенно остро.

Этим вопросам и были посвящены недавние парламентские слушания…»

– Поди и сделай, что тебе велели! – Бо Шитали вырвала у меня из рук газету. Я нахмурилась, вспомнив, что мама никогда с ней так не разговаривала. – Хватит строить рожи. Иди и свари ншиму.

Сонно зевнув, Бо Шитали вернулась в дом. Я взяла газету, машинально посмотрела на дату (двадцать пятое марта 1998 года) и порвала её на клочки. Положила в жаровню, чиркнула спичкой и стала раздувать потухшие угли, пока их не объяло оранжевое пламя. Бо Шитали снова вышла во двор: она уже смыла кровь с лица, теперь ранка на лице будет долго заживать. Оттолкнув меня от жаровни, она сама приготовила ншиму для мужа и покормила его. И весь день ходила обиженной на весь мир.

Бетонные полы в наших местах принято регулярно натирать красной мастикой и отполировывать до блеска. Это было свидетельством чистоты и порядка, и соседки ревниво присматривали друг за дружкой, соревнуясь в трудолюбии. Я хорошо помню большие жестяные банки с мастикой «Санбим рэд ступ полиш», которыми мама затоваривалась по пять штук за раз. Картинка на банке была похожа на детский рисунок: рыжее улыбающееся солнышко встаёт из-за забора. Когда мама занималась полами, по дому разносился сладковатый запах воска, и нужно было обязательно обождать, когда мастика высохнет. Для этого мама распахивала все двери, и по дому гулял тёплый сквознячок. Покупная мастика лучше самодельной, но первое время ноги всё равно немного прилипают к полу, пачкая ступни. Вот таким я и запомнила наш дом: раскрытые настежь двери, красные блестящие полы, а из-за забора восходит солнышко.

Бо Шитали не покупала дорогую мастику, а готовила её сама, смешивая ингредиенты в оригинальной банке от мастики. Этой премудрости я не знала, и Бо Шитали принялась меня учить в тот же день, когда получила по уху. Только она принесла необходимые для варки мастики свечи, как о себе напомнила бедненькая Лимпо.

– Мамочка, нанвела ньяла[76], – заныла она. – А ведь такие прекрасные ямочки на щёчках даны девочке, чтобы смеяться, а не плакать.

– Лимпо, ни утвиле ахулу тала[77], – мягко поправила дочь Бо Шитали.

– Мамочка, нанвела ньяла. – Лимпо уже ревела во весь голос.

На пороге показался Бо Ндате Лимпо. Он был довольно высокого роста, и, чтобы не удариться головой о притолоку, всякий раз ему приходилось нагибаться. Бо Хамфри подслеповато сощурился на солнце и вытер рукавом рот.

– В чём дело? – спросил он, сонно зевая.

– Ни утвиле ахулу тала, Бо Ндате, – пролепетала девочка. – Я кушать хочу.

Бо Хамфри пошарил в карманах и вручил дочке мятую зелёную банкноту в двадцать тысяч квач. Что-то Бо Шитали совсем раззевалась сегодня. На нервной почве, что ли? Вот она кладёт в банку с солнышком парафин и ставит её на жаровню. Движения её вялые, как у сомнамбулы. Да что это с ней такое? Затем Бо Шитали вскрывает пачку со свечами и начинает мелко строгать их над жёлтой миской, не забывая вытаскивать червячки фитилей. После этого она высыпает содержимое миски в банку с парафином, который уже успел расплавиться.