Тайна древнего кургана - Евгений Волков

— Тоже мне тайна, покрытая мраком. Так все-таки почему?

— Ты не спрашивала, а мне эту тему самому поднимать ни к чему. Да, совершил в студенческие годы ошибку, за которую потом очень дорого заплатил. Но это все в прошлом.

— А по какому вопросу тебя допрашивали в полиции на днях? — продолжила свое дознание Звонарева.

Гоша поглядел на нее недовольно и сухо ответил:

— Как одного из свидетелей по делу об убийстве профессора Свиридова во время попытки ограбления его коттеджа. Они со многими встречались, в том числе и с твоим мужем, я думаю. Информация от него, так ведь?

— Источник не имеет значения, главное — правда это или нет.

— Все, что было, — я теперь тебе рассказал. Не нравится моя биография — скатертью дорога.

Анна вздохнула и сказала томно:

— Что с тобой поделаешь, Гошенька, настоящие мужчины всегда немного авантюристы. Ладно, проехали, давай забудем об этом.

— Давай забудем, — согласился Горецкий.

На самом деле он всерьез опасался, что в любой момент из свидетеля может превратиться в обвиняемого. Разговор с Лонским не выходил из головы, мысли о нем вгоняли в панику, снова оказаться за колючей проволокой Гоше категорически не хотелось.

А в это же время Николай Семенович Звонарев слушал на совещании деканов факультетов и руководителей кафедр выступление ректора, но думал совсем о другом. Он сомневался в уверениях Анны, что совершившая анонимный звонок незнакомка врала, желая по каким-то причинам ее оклеветать. Нет, Горецкий, скорее всего, действительно состоит в любовной связи с его женой. Что же теперь делать? Подать на развод — значит потерять снова свою репутацию, место заведующего, делить с неверной женушкой квартиру и прочее имущество, то есть оказаться в немолодом возрасте у разбитого корыта. Оставаться рогоносцем и занять позицию пресловутого страуса, делать вид, что ему ничего не известно об этом позорном адюльтере? Но на фоне всех размышлений одно обстоятельство было решающим. Николай Семенович не мог не признаться себе в том, что продолжал обожать свою вероломную и лживую жену и не готов был с ней расстаться, что бы ни происходило в их отношениях. Он сам себя презирал за это, стыдился своей зависимости, но ничего поделать не мог. И понимал, что будет терпеть. Но будет ли терпеть Анна? В какой-то момент она сама может завести разговор о разводе, и что тогда? И все же в глубине души Звонарев надеялся, что сумеет удержать жену.

Звонарев с тоской чувствовал, что теряет контроль над собой, что поддается влиянию других людей, что им манипулируют, играют, как марионеткой. Но он уже ничего не мог поделать. Николай Семенович с детства привык к тому, что рядом с ним есть кто-то, способный подсказать нужное решение в любой ситуации, помочь сделать правильный выбор, найти выход из жизненного лабиринта. Сначала это были родители, потом школьные учителя, вузовские преподаватели, первая его жена, а вот теперь — Аня.

С юных лет безволие, неготовность взять ответственность на себя стали огромной проблемой Звонарева, которую он осознавал, но даже не пытался разрешить. А в настоящее время изменить характер казалось Николаю Семеновичу просто невозможным. Оставалось жить пешкой в играх тех, кто садился за шахматную доску и уверенно передвигал по доске безликие и покорные фигуры.

Компьютерная томография не выявила у Сошникова каких-либо серьезных последствий полученной травмы. Лечащий врач предписал ему полный покой и внутривенные уколы растворов коллоидов, из симптомов остались небольшая головная боль и легкая тошнота, но в целом Сергей Леонидович уверенно шел на поправку. И в полной тишине отдельной палаты не мог не думать о расследовании, участником которого он стал.

Вообще пребывание в госпиталях и больницах отставной офицер считал возможностью «остановиться, оглянуться…», спокойно обдумать прошедшие события, не отвлекаясь на текучку. Очень часто ему приходилось совмещать оперативную и аналитическую деятельность, причем делать это в стрессовых условиях дефицита времени и неопределенности. Обычному человеку, далекому от мира спецслужб и правоохранительной деятельности, свойственно принимать решения на основе полной и непротиворечивой и ограниченной по объему информации, полученной от начальства, от родных и близких, от друзей и знакомых. Конечно, и в этом случае бывают ошибки, — неправильно понял полученное задание, не уточнив его вовремя, поторопился с покупкой новой квартиры или обменом, выбрал не ту профессию, не того работодателя, не того спутника жизни. Но их, с большим или меньшим уроном, можно было исправить. Ошибки командира в бою или сотрудника полиции в расследовании преступления часто бывают необратимы.

Умение выделить из большого объема сведений самое важное, а потом правильно связать разрозненные факты и логически выстроить на их основе единственно верную версию тех или иных событий Сошников с годами стал считать самым главным в своей работе. И еще — тщательный анализ поведения причастных как-то к совершенному преступлению. При разговоре со свидетелем или допросе подозреваемого необходимо было постоянно оценивать не только то, что говорит собеседник, но и как он это делает.

Полностью скрыть свою реакцию на опасный вопрос, уверенно, ничем не выдавая себя, лгать или сообщать не всю правду практически невозможно. Сейчас, после нескольких дней активных действий, Сошников мог в «созерцательном» режиме еще раз все обдумать и оценить. Итак, версии причастности к похищению Лопатиной Дениса Свиридова и криминальных перевозчиков Хромова и Щукина оказались тупиковыми. Сообщение о серой тетради с дневником офицера, участвовавшего в раскопках под Южноградом почти сто лет назад, могло стать звеном в выстраиваемой Сошниковым цепочке между убийством при ограблении и похищением. Тетрадь передали профессору Свиридову, и через короткое время он погиб. А потом исчезла аспирантка Виктора Антоновича, которая могла ознакомиться с записями археолога-любителя из прошлого. Но вот вопрос — где же сам дневник? О его существовании сотрудники уголовного розыска просто не знали, значит, нужно провести тщательный обыск в городской квартире и дачном коттедже покойного Свиридова, да и в квартире пропавшей Оксаны. Возможно, в записях вековой давности лежит ключ к разгадке преступлений наших дней. Сошников уже собрался звонить Олегу, но какая-то мысль на миг мелькнула в его травмированной голове и тут же исчезла. Что-то озадачило его после посещения университета и музея, что-то показалось непонятным и противоречивым, какая-то мелочь, пустяк… Но иногда такие мелочи являются определяющими. Сергей Леонидович постарался вспомнить, но ничего не получилось. Может быть, как это бывает иногда, память сама однажды представит ответ на посланный ей запрос? Сошников протянул руку к мобильному телефону, который удалось выпросить у доктора, обещая не злоупотреблять.

Парфенов отозвался сразу же, и Сергей Леонидович передал ему свою просьбу, капитан пообещал поискать дневник в самое ближайшее время. Когда Сошников положил телефон на прикроватную тумбочку, он вдруг заиграл джазовую мелодию. Сергей Леонидович снова взял беспроводную трубку и с удивлением увидел на экране номер своей бывшей жены. После мирного развода они общались очень редко, один-два раза в год. Алена поздравляла его с двадцать третьим февраля, он ее — с Новым годом. Бывшая вернулась в трехкомнатную родительскую квартиру в элитном доме на Малой Бронной, в которой много лет одиноко проживала после смерти мужа, в прошлом ответственного работника МГК КПСС, ее мать Мария Александровна, заведующая хирургическим отделением кардиологического центра. Сошников догадывался, что в своих письмах теща убеждала жену переехать в столицу — с мужем или без, прельщая регулярными посещениями Большого театра, Третьяковской галереи и Пушкинского музея, уютных кафе на Бульварном кольце, да и не в последнюю очередь работой врача-невропатолога в ведущей клинике страны, а не в захолустном армейском госпитале. Сам он досрочно завершать службу решительно отказался, после чего супруги расстались.