Тайна древнего кургана - Евгений Волков

— Да, все это весьма интересно. Думаете, есть связь с обоими преступлениями?

— Не факт. Но исключать никак нельзя.

— Ладно, будем разбираться. Опера из убойного занимались прошлым Звонарева и Левченко, это тот профессор, судя по описанию, который направил вас в музей, я с ним тоже беседовал. У первого по нашей части все чисто, а вот Левченко много лет назад был осужден и провел в колонии строгого режима три года.

— Его, скорее всего, судили за взятки? — спросил Сошников.

Парфенов покачал головой:

— Да нет, статья была совсем другая. Антисоветская деятельность. В годы перестройки полностью реабилитировали и снова приняли на работу в университет. Но у Левченко могли с той поры появиться связи в уголовной среде.

— Не похож этот профессор на преступника, к тому же он сам направил меня в музей, — убежденно заметил Сошников.

— Не стану с вами спорить. Но у нас теперь снова три рабочие версии — антиквар Горецкий и его босс Лонской, а также профессор Левченко. И еще владелец серебристого автофургона Забродин.

— Он так и не появился?

— Нет, и по мобильному недоступен. Но это еще не преступление. Забродин — сам себе хозяин, может быть, загулял в Белоруссии или в Смоленской области. Конечно, Левченко мы проверим только для порядка, ничто не указывает на его причастность. Начальство меня торопит, ждет результат.

— Это понятно, так всегда бывает.

Парфенов озабоченно глянул на часы, сказал на прощание:

— Что же, Сергей Леонидович, выздоравливайте, а я побежал. Созвонимся.

Сошников снова остался один. Одна мысль занимала его в эти минуты — чем было вчерашнее нападение? Его хотели обокрасть, убить или надолго вывести из строя? Банальное ограбление нельзя исключать, ведь забрали бумажник и часы, а опытный преступник не станет связываться с паспортом и мобильным телефоном, с ними потом хлопот не оберешься. С другой стороны, все случилось сразу же после посещения музея, когда он узнал о существовании дневника участника археологической экспедиции. Сошников в прошлом редко участвовал в силовых задержаниях, ему больше приходилось работать головой, а не руками, но все-таки тренировки по самбо прошли недаром, сработал рефлекс, и удар оказался не таким сильным. В противном случае ему проломили бы череп со всеми вытекающими последствиями. Ведь так, кстати, погиб и Свиридов. Что можно сказать о нападавшем? Некто, обладающий большой физической силой, предпочитающий один и тот же способ убийства, не привлекающий шума. Да, но в этот раз он не собирался убивать, только вывести из строя, возможно, превратить в калеку. А как было со Свиридовым? Возможно, убийство стало случайным, хозяина коттеджа не ожидали застать той ночью?

Доктор исторических наук, профессор Андрей Ильич Левченко в это самое время открыл дверь своей двухкомнатной квартиры на Сенной улице, повесил в коридоре на вешалке плащ, скинул туфли и в носках прошел на кухню. Заканчивался очередной день, скучный и безрадостный, как почти все дни для него в последние шесть лет, после смерти жены. Время их общей молодости выдалось на редкость оптимистичным, недаром сравнивали его с весенней оттепелью. Середина пятидесятых — начало шестидесятых, время возвращения из лагерей политзаключенных, время первых полетов в космос, когда верили, что вот-вот… «и на Марсе будут яблони цвести», и наступит коммунизм, марксистско-ленинский рай на земле, эра милосердия и изобилия, когда — «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Появлялись один за другим поэты, беспокойные, дерзкие, с гражданской и любовной лирикой, необычными метафорами, их слушали в огромных залах затаив дыхание, стараясь не пропустить ни одного слова. Запели с громоздких катушечных магнитофонов интеллигентные барды о романтике дальних дорог, о вершинах, ждущих своих покорителей, об усталых солдатах и юных маркитантках.

Стихотворения Евгения Евтушенко и Андрея Вознесенского, песни Булата Окуджавы и Михаила Анчарова, повести и рассказы Василия Аксенова, фантастические романы братьев Стругацких, премьеры в московском театре «Современник» обсуждались в студенческих аудиториях и в курилках НИИ и КБ, супруги Левченко активно участвовали в этих беседах, в спорах о физиках и лириках.

Жене Лидии слабое сердце не позволяло стать матерью, поэтому все свое свободное время они проводили вместе, находя в обществе друг друга подлинное счастье, никогда не спорили всерьез, никогда не ссорились. Частенько за городом, в старинной барской усадьбе, разграбленной еще в восемнадцатом году, аспиранты и студенты историко-филологического факультета собирались по воскресеньям и пели хором веселые туристские песни, читали собственные стихи, мечтали о будущем. Пили дешевое сухое вино, от которого лишь слегка пьянели, гуляли перед закатом по лугам и соседней роще, и казалось, впереди только светлые страницы жизни.

Но потом все изменилось, не только в стране, но и в их личной жизни. Молодость проходила, друзья-приятели становились родителями, обсуждали воспитание детей, книги доктора Спока, школьные программы с усиленным изучением математики или английского языка, возможности дополнительных заработков, репетиторство и прочие бытовые мелочи. Им это было малоинтересно. Лида и Андрей защитили кандидатские диссертации, но одной работы было мало, хотелось активно участвовать в общественной жизни, критиковать то, что они считали неправильным, не соответствующим линии XX съезда партии. Так в квартире появился самиздат — Солженицын, Зиновьев, Максимов, эти запрещенные книги они читали сами и давали читать другим. Для Андрея Ильича такая деятельность закончилась арестом и судом, он все взял на себя, и Лиду оставили в покое, но ей пришлось сменить университет на вечернюю школу. После освобождения Левченко сумел устроиться на стройку чернорабочим, казалось, ничего хорошего ему не светит, но с приходом Горбачева к руководству КПСС и страной начались небывалые перемены, вся идеологическая платформа развитого социализма дала трещину, опальные диссиденты воспрянули духом. Супруги Левченко с триумфом вернулись на исторический факультет, в девяносто втором году Андрей Ильич стал доктором наук, но потом что-то в их жизни застопорилось, остановилось, покатилось вспять. Платить стали университетским преподавателям, даже остепененным, значительно меньше, чем раньше, а умение зарабатывать деньги в девяностые превратилось в главную характеристику для преуспевания. Профессор Свиридов, некогда секретарь курсового комсомольского бюро, в рыночную экономику вписался очень хорошо, стал печататься за рубежом, сотрудничать в организации археологических экспедиций с иностранными учеными, посещать научные конференции в европейских столицах. А Левченко такими «пробивными» способностями не обладал, лекции его нравились студентам, но ничего принципиально нового в них не было. К тому же начала тяжело и регулярно болеть Лидия Борисовна, к кардиологии прибавились проблемы с почками. Детей не было, родственники в большинстве своем умерли, зарплаты едва хватало на питание, коммунальные расходы и особенно дорогие лекарства. У Андрея Ильича появились такие черты характера, которые он раньше всячески осуждал у других — обида на весь белый свет из-за своих несчастий, старческая раздражительность без особых на то причин, зависть к более успешным коллегам. Когда жена умерла, навалилось еще и одиночество, навязчивые мысли о бессмысленности собственной жизни.