Потерянные в прямом эфире - Алиса Евстигнеева

— Я думала, что ты аборт сделала, — затравленным голосом выдала Фёдорова, заставляя опять резко вскинуть на неё глаза.

Слово «аборт» остро резануло по нервам. Можно подумать, что я сама тогда об этом не думала. Но слышать его сейчас, когда Сенька, практически перегнавший меня в росте и будучи полностью сложившейся личностью, находился в соседнем от нас помещении, было дико и… страшно.

— Я была на шестом месяце, — процедила сквозь зубы. — Никто на таком сроке в здравом уме не прерывает беременность.

— Знаю, — как-то совсем отчаянно пробормотала Алиса. — Но это я сейчас знаю, а тогда… А тогда ты молчала, и я решила, что что-то случилось. И он… не родился.

Перед глазами пошли красные круги, и я поспешила скрыться в кабинке туалета, осознавая, что если сейчас не остыну, то понаделаю глупостей. А ведь сестра, по сути, была ни в чём не виновата. Последствия моих поступков были исключительно моими.

Пока я пряталась за дверью, Алиса вышагивала перед умывальниками, громко стуча каблуками по кафелю.

— Ты все эти годы молчала… И я решила, что тема под запретом. Откуда я могла знать, что ты где-то там прячешь… взрослого ребёнка.

— Не прятала я никого, — наконец-то нашла в себе силы выйти на свет из своего убежища. — Мы не общались.

Алискины глаза натуральным образом полезли из орбит:

— То есть ты родила и оставила его?!

— Да, — сухо отозвалась я.

— Совсем оставила? — на всякий случай уточнила она.

— Да.

Цинизма в моей сестре было предостаточно, но даже ему вышел предел. Она остолбенела на месте, растерянно хлопая ресницами.  

— Я не видела его практически четырнадцать лет. Всё это время он жил со своим отцом. И с его отцом я тоже не общалась и не собиралась начинать. Позавчера Арсений сам нашёл меня, у него возникли некоторые сложности. И пока Игорь не вернётся в город, я планирую быть рядом с… парнем. О причинах случившегося говорить я не готова.

Фёдорова схватилась за голову и простонала:

— Ле-е-еся...

Обсуждать тему дальше мне не хотелось. Поэтому, тряхнув головой, я безапелляционно сообщила:

— А сейчас извини, нам с Арсением лучше уйти. Вообще не следовало сегодня приезжать…

***

Разговор с сестрой было сложно назвать удачным, но так или иначе он позволил осознать, что моя жизнь больше никогда не станет прежней. И делать вид, что ничего не было, будет, как минимум, бесчестно по отношению к участникам всей этой истории. Я не знала, сколько времени нам отведено с Арсением, и мне хотелось воспользоваться каждой возможностью побыть вместе с ним. Это не возместило бы нам потерянных лет, но, возможно, могло бы починить то, что однажды сломалось в каждом из нас.

Подойдя к столу, мягко коснулась плеча в толстовке и шепнула:

— Сень, пойдём.

***

В Макдональдсе оказалось не так пафосно, как в ресторане, но дышалось здесь в разы свободнее. Несмотря на вечер понедельника, вокруг было оживлённо: бурно обсуждающие что-то шумные компании, милующиеся по углам парочки, одинокие посетители, неотлипающие от своих телефонов, и мы с Сеней, сидящие друг напротив друга и напряженно смотрящие по сторонам.  

— Должна попросить у тебя прощения, — отмерла я первой, постукивая ногтями по поверхности стола.

— За что? — Арсений издевательски изогнул бровь.

Ну да, поводов для извинений было предостаточно, но начать я решила всё же с последнего:

— Я не должна была брать тебя в ресторан. Мне вообще не следовало туда ехать.

— Но это же твой день рождения.

— Не первый и не последний, — пожала плечами. — В моей жизни хватает баров, клубов, ресторанов.

А вот вечеров с тобой…

Арсений призадумался, а потом неожиданно поинтересовался:

— Почему ты решила позвать меня с собой?

Вот и настало время вопросов, которых я так боялась. На месте Арсения я бы спросила совсем о другом, но самое главное мы старательно обходили стороной.

— Наверное, мне надоело дробить свою жизнь на части. Захотелось... чтобы всё сошлось воедино. Хотя бы на один вечер.

— А я часть твоей жизни? — недоверчиво уточнил Сеня, взвешивая каждое моё слово

— Да. И всегда ею был.

Он нахмурился сильнее обычного, я даже подумала, что опять взорвётся. Но он практически смог совладать со своим гневом, в полсилы выплюнув едкое:

— Но ведь тебя не было!

— Но это не означает, что я… не вспоминала.

Он презрительно фыркнул, а внутри меня всё болезненно сжалось.

— Это не оправдание.

— А я и не оправдываюсь. Я лишь говорю, что ни о чём не забывала. И мне надоело делать вид, что ничего не было.

Арсений повёл челюстью и откинул волосы назад, жёстко заметив:

— Это не мои проблемы.

Невольно улыбнулась — его стойкость меня восхищала. Я тоже становилась невыносимой, когда кто-то пытался залезть в душу.

— Это вообще не проблема. Всего лишь жизнь.

Пока он обдумывал мои слова, я ушла забирать наш заказ. На душе было путанно. Облегчение от нашего ухода, неясное желание впустить Арсения в собственную жизнь, страх перед неизвестностью и…  неверие в то, что тугой узел внутри меня однажды начнёт распутываться.

— Ты не приходила! — стоило мне поставить перед нами поднос, полный еды, как Арсений решил всё же дать волю чувствам. — Ты не приходила! Ты назвала меня подопечным! Ты даже сестре своей обо мне не рассказала! Она весь вечер пялилась на меня как на инопланетянина, — тут он остановился, болезненно вздохнув, после чего прошептал еле различимо: — Почему ты не приходила?

На его глазах выступили злые слёзы, а он и не заметил. Тяжело дыша, ребёнок сидел, вцепившись в край стола, будто боялся потерять связь с реальностью. 

А мне после каждого его слова хотелось съёжиться, а ещё лучше — исчезнуть.

— Так было лучше, — выдавила я из себя.

— Кому лучше? Тебе?! Спокойней, да? Не нужно было париться о…

— Арсений! — оборвала его. — Я действительно была уверена, что так будет лучше. Потому что, когда человек ушёл, но продолжает периодически маячить у тебя перед глазами… от этого только хуже. Ведь у тебя остаётся надежда, грёбаная надежда на то, что однажды о тебе вспомнят, полюбят, примут… И эта надежда — самое жестокое, что тебе могут дать. Нет ничего хуже, чем сидеть и ждать, что собственная мать тебя однажды полюбит.

Он замолк, переваривая услышанное. Я же попыталась перевести дух, сцепив пальцы под столом — они мелко подрагивали от болезненных воспоминаний, которые продолжали терзать меня, даже столько лет спустя. Он не понимал, никто не понимал, что я сделала всё возможное, чтобы оградить ребёнка от того, что довелось пережить самой. По крайней мере, я точно знала, что у Арсения был отец, который сможет окружить его той правильной безусловной родительской любовью.