Лорнет герцогини де Рошфор - Наталья Николаевна Александрова

Подождала еще немножко и выглянула на лестницу.

И тут как раз дверь вашей квартиры приоткрылась и выбралась оттуда Валентина. Выползла, встать не могла…

Алевтина смотрела прямо перед собой расширенными глазами – должно быть, снова увидела ту картину.

– Вся в крови, едва дышит, глаза вытаращены… кое-как выговорила – вызови милицию и «Скорую»! Ну, я-то уж и сама, конечно, догадалась, что вызывать нужно.

Позвонила, уж не помню, куда сначала…

«Скорая» раньше приехала.

Мать твою кое-как перевязали и на носилках унесли – у нее шея была сильно порезана, чуть не истекла кровью.

– А отец?

– А отец твой к тому времени уже умер, – вздохнула Алевтина Ивановна, – у него тоже горло было располосовано, и нож в руке, весь в крови.

И квартира, считай, вся в крови, все вокруг в крови, прямо как на бойне…

Алевтина ненадолго замолчала, глядя прямо перед собой – должно быть, явственно увидела ту страшную картину.

Потом очнулась и продолжила:

– Тут и милиция подоспела. Трое или четверо их было, прибежали, следы осмотрели, спрашивают меня – как да что да кто еще в квартире находится.

Тут я им и сказала, что в квартире девочка – ты то есть.

Один из них в твою комнату зашел, завернул тебя в одеяло, чтобы ты ничего не увидела, и ко мне принес…

Спросил меня, кто еще у девочки – у тебя – есть. Я ему ответила, что есть родная бабушка, только она сейчас у сестры, точного адреса не знаю, а телефона там нет.

Так что до утра осталась ты у меня, а утром уже приехала Марья Михайловна…

Я представила, что увидела тем утром моя бабушка… представила, что она узнала…

Залитая кровью квартира.

Хорошо, что мертвого сына уже увезли… то есть что уж тут хорошего!..

– Вот что я тебе скажу, – продолжила Алевтина после паузы, – вся беда в том, что отец твой был тихий, воспитанный. Другой бы на его месте сразу жену поколотил, все бы ей высказал, пар бы выпустил – глядишь, ничего бы и не случилось, жили бы дальше. А он все внутри себя копил, пока не взорвался… Это как суп – если крышку вовремя не снять, он ее сорвет и на плиту убежит. А если без крышки, так будет кипеть потихоньку, и ничего страшного…

Она еще немного помолчала.

– Ну вот, остальное ты уже знаешь. Валентина – мать твоя – в больнице почти месяц пролежала, еле ее с того света вытащили, и на всю жизнь шрам остался, и шея кривая. И вернулась она в эту же квартиру – а куда еще ей было деваться?

И так они со свекровью в одной квартире остались… а уж как они после этого жили, ты меня не спрашивай. Сама можешь представить. Только Марья Михайловна ей вовсе житья не давала, что ни день – страшные ссоры.

Жить им вместе было никак невозможно, так что Валентина сразу стала обмен искать, и вскоре ей однокомнатная подвернулась. Очень, кстати, удачная. Ну, вы туда и переехали…

– А что милиция? Расследовали они это дело?

– Да что там расследовать? Все и так сразу было ясно. Поссорились твои родители, отец приревновал Валентину и ударил ее ножом, а потом осознал, что сотворил, и самого себя порешил.

То ли тюрьмы испугался, то ли подумал, что не сможет жить с такой ужасной тяжестью на совести. Ведь он думал, что убил свою жену, мать своего ребенка… так что дело это закрыли за смертью единственного подозреваемого…

Алевтина замолчала, на этот раз окончательно.

А я переваривала ее рассказ.

Кое-что в нем не складывалось.

Во-первых, в него никак не вписывалось мое смутное воспоминание о той страшной ночи – не вписывался человек, который вошел в мою комнату…

Человек, чье имя я узнала только сейчас.

Артур Семибратов.

Может быть, этот человек мне просто приснился, привиделся? Да и вспомнила я его совсем недавно, и то смутно. Так, может, это кажущееся, ложное воспоминание? Может, я выдумала этого человека, вытащила из подсознания?

Но был еще один момент, который я точно не придумала, который прозвучал в рассказе Алевтины.

«Валентина, вся в крови, выползла из дверей квартиры… встать она не могла».

Но если мать не могла встать, как она смогла открыть дверь квартиры?

Ведь отец, придя домой, наверняка запер входную дверь, прежде чем устроить скандал с женой, который так трагически закончился… Да кто же двери-то не запирает, чай, не в лесу живем! Да у нас и в комнатах замки были…

Значит, дверь в квартиру была открыта.

Кто ее открыл? Отец? Кого-то впустил или сам хотел выйти? Зачем открывать дверь, если хочешь покончить жизнь самоубийством? Такое делают истерички, которые пугают своих любовников или бывших мужей, звонят, дескать, я приняла яд и скоро умру. И оставляют дверь открытой, чтобы человек примчался ее спасать. А то вдруг он ключи от ее квартиры забудет или вообще уже их выбросил.

Пока спохватится, пока замок ломать станут, этак можно и вправду помереть… А может, он сам не поедет, а вызовет «Скорую», так чтобы врачи могли войти и помощь оказать.

В общем, это, конечно, не наш случай. Отец и правда думал, что убил мать, испугался и убил себя. И никто из них не подумал обо мне, вот так.

– Уж извини, – Алевтина покаянно наклонила голову, – извини, что душу тебе разбередила. А Марья Михайловна, бабушка твоя, потом жалела очень, что так они с Валентиной расстались. Звонила ей даже, просила, чтобы она тебя к ней отпускала.

Ну, Валентина, конечно, некультурно отвечала и трубку вешала, отношения-то у них вконец испорчены были. Марья Михайловна ее во всем винила, что она сына ее довела до смерти.

Надо же, а мать мне даже не говорила о звонках бабушки.

С Алевтиной мы простились сердечно, и я поскорее ушла, пока она не начала расспрашивать про нового соседа. Что, мол, за человек, да неужели Нинка и на такого глаз положила? Она, конечно, все подробности вызнает, но не от меня.

Дома я позвонила матери на домашний телефон, потому что по мобильному она может и не ответить, увидев, что звонок от меня. Вот такие у нас с ней отношения.

– Привет, мам! – сказала я, услышав ее голос.

– Чего тебе? – сухо спросила она.

– Да ничего особенного, просто хотела узнать, как ты. Давно не виделись…

Я ожидала, что она просто бросит трубку, перед этим послав меня подальше, но мать помедлила с ответом. Наверно, сообразила, что