Майор и волшебница - Александр Бушков

– Минута дела, – ответил я, снимая телефонную трубку.

…Совещание отняло минут двадцать – очень уж простая задача перед нами стояла, много раз планировали гораздо более сложные, чем примитивная проческа, облава на противника, наверняка в несколько раз уступавшего числом, не исключено, без единого пулемета, только с легким стрелковым: как показал прошлый опыт, укрывавшиеся в лесах окруженцы обычно бывают вооружены убого…

А еще минут через двадцать мы с Чугунцовым сидели в открытом кузове среднего из трех бронетранспортеров, стоявших носами к лесу метрах в четырехстах от него, у автобана, на котором за нашими спинами расположился в «студерах» подвижной резерв. Стояли аккурат напротив того места, где Линда увидела подстерегавшую разведчиков смерть, где бил ключ, где выходили в эфир немцы.

Войсковые операции обычно проходят особенно гладко и четко как раз тогда, когда с противником нет серьезного боя. В бою сплошь и рядом трещат, ломаются, лопаются по швам самые скрупулезнейше разработанные планы. Возникают непредвиденные неожиданности, приходится импровизировать, менять что-то на ходу. Но теперь – совсем другое дело. Не увеселительная прогулка, конечно, у противника имеется оружие, так что любой из участников прочески рискует заполучить пулю, зато сто шансов из ста за то, что все пройдет согласно разработанному плану, а это много значит и заведомо ведет к успеху.

Два взвода четвертой роты я оставил в городке, чтобы несли патрульную службу – не стоило совсем уж оголять гарнизон, случалось, что в неразберихе последних недель совершенно неожиданно объявлялись в наших тылах искавшие дорогу к своим группы окруженцев малость посерьезнее прятавшихся по лесам кучек. Первая рота (с присовокуплением по взводу из третьей и четвертой) двигалась от заслона. Вторая (точно так же с двумя приданными взводами из тех же рот) – от городка. Получилась достаточно густая цепь. Ну а два взвода третьей как раз и сидели в грузовиках за моей спиной, чтобы при необходимости быстро перекрыть дорогу немцам, если они решат чесануть на равнину. Я посчитал, что таких сил для подвижного резерва вполне хватит – немцев там вряд ли так уж много, наберись их с роту, наверняка решились бы ломануться на прорыв через заслон.

К тому же главным моим козырем было то, чего у немцев в лесу заведомо не имелось, – мои бронетанковые силы. Ровнехонько половину их составляли эти три бронетранспортера, трофейные, конечно, тут нас немцы здорово обошли, у нас бронетранспортеры появились только после войны, а у немцев их с самого начала было множество, самых разных модификаций.

Мои, пожалуй, принадлежали к лучшей: однотипные, полугусеничные, каждый рассчитан на перевозку двенадцати солдат (наше пехотное отделение полного состава), вооружен крепко – 20-миллиметровая автоматическая пушка и два пулемета. Вполне годились не только для того, чтобы доставить подкрепление на линию огня, но и поддержать атаку пехоты.

Я уже не вооруженным оптикой глазом видел вдали, справа и слева еще два моих броневика. Это уже были отечественного производства, «БА-64» – невелички, с единственным пулеметом в открытой башенке, но скоростные и верткие, идеально подходившие для разведки. На взгляд непосвященного, они двигались вдоль опушки как-то странно – временами останавливались ненадолго, потом перемещались метров на сто, затем маневр повторялся. Свои-то знали, в чем смысл: броневички держались «в ногу» с цепями пехоты, стрелки стояли в башенках лицом к лесу и прекрасно видели крайних бойцов, шагавших вплотную вдоль кромки сосняка. Я тоже однажды видел их в бинокль, посмотрев вправо и влево, а больше за него браться не стал – не было смысла, гораздо проще ориентироваться по броеневичкам, насколько продвинулись цепи.

Особого напряжения не чувствовалось, не та ситуация, но все равно было чуточку напряжно: известно же – хуже нет ждать да догонять… Мы сидели здесь больше часа – цепи в соответствии с приказом двигались медленнее обычного пешехода. День выдался солнечный, безветренный, и сосновый лес с обширными вкраплениями елей ничем не отличался от нашей сибирской тайги, чертовски на нее походил, но все равно казался мне зловещим. Я знал, откуда это шло – из-за того, что здесь погибли трое отличных ребят из Смерша (когда Серега назвал фамилии, оказалось, всех я давно и хорошо знал) и, если бы не Линда, погибли бы разведчики – я в этом ничуть не сомневался.

Я во второй раз поднял к глазам бинокль – исключительно затем, чтобы по шкале на одной из линз определить точно, каково расстояние меж броневиками, а значит, и между цепями. Триста метров… двести… сто… еще меньше… немцы вот-вот должны увидеть наших, а наши, соответственно, их… и собаки уже должны их почуять… всё!

Отчетливо простучала длинная, чуть ли не на полдиска, очередь из родимого «дегтярева». И почти сразу же, словно это стало неким сигналом, поднялась ожесточенная пальба. Для тренированного уха не было нужды что-то видеть, расклад и так был ясен. Прямо-таки заливались наши автоматы и ручники, гораздо скупее огрызались «шмайсеры». Все было понятно, как таблица умножения: с патронами у фрицев не густо, с собой они могли унести немного, разве что в поясных сумках для магазинов и за широкими голенищами сапог (они любили и туда запихивать магазины). Наши, наоборот, по моему приказу набрали в «сидора» изрядно дисков и рожков к автоматам и «дегтярям». Кроме того, опять-таки по моему приказу, через раз пускали длинные очереди поверх голов или в землю. Это и называется «беспокоящий огонь». Столкнувшись с таким, любой солдат начинает не то что чуточку нервничать – чисто машинально палит в ответ гораздо чаще и больше, чем необходимо. Так что пусть себе немцы жгут патроны поактивнее, быстрей израсходуют…

Буквально через пару минут над лесом взлетели две зеленые ракеты – адресованный лично мне условный сигнал, означавший, что все по-прежнему идет по плану: фланги цепей, двигавшихся вдоль скальных отрогов, сомкнулись и двинулись к месту перестрелки. Образовался этакий бредень, закрытый с трех сторон и оставивший свободной четвертую – выход на равнину, где немцев, кинься они туда, гостеприимно встретили бы восемь пулеметов моей бронетехники (пушки-автоматки я бы в ход не пускал – вот уж поистине палить из пушек по воробьям. По этой же причине я оставил в городке шестую единицу бронедивизиона – опять-таки трофейный шестиколесный пушечный броневик – ни к чему здесь двадцать миллиметров).

Я приказал переместить бронетранспортеры на половину расстояния, отделявшего нас от леса, – теперь до крайних деревьев оставалось менее двухсот метров. «Шестьдесят четвертые», разделенные теперь не более чем двумя десятками метров, тоже нацелили пулеметы на лес. Пальба продолжалась, но теперь ее характер изменился: наши по-прежнему не жалели патронов, а вот немцы и отвечали все скупее, и становилось их, опытному уху ясно, все меньше…

А вскоре стало ясно, что немцам приходится совсем уж кисло – их стрельба на фоне нашей выглядела теперь, как убогое тявканье болонки по сравнению с бухающим лаем дюжины волкодавов размером с теленка – кончались патроны у нибелунгов, огрызались скупыми очередями, и близился решающий момент. Все зависело от того, насколько они фанатичны и фанатичны ли вообще. Немец сорок пятого совсем не тот, что еще год назад, и дезертировал вовсю, и ручки поднимали не в пример чаще, но все равно, остались еще фанатики, способные, расстреляв все патроны, зубами грызть…