Никогда не говори, что умрешь - Джон Ричардсон

Внезапно стала понятна причина этой самой тишины.

— Какой же ты негодяй, Джон. Тебе так необходимо было делать это? К чему всё это? Ты знаешь, что ты натворил?

Пока горел светофор, она выскочила из машины прямо на дорогу, продолжая выкрикивать какие-то обвинения, тем самым ввергнув меня в полное недоумение. Я закричал:

— Глупая корова! Садись обратно в машину!

— Никогда я не сяду рядом с тобой в твою паршивую машину!

На мгновение я подумал, что ей не по вкусу моя машина.

— Ладно, я сам выйду. Я уже не в машине, залезай обратно.

— Нет! Никогда!

На горизонте уже вырисовывался автобус с водителем, мечтавшим поскорее закончить свою смену, а заодно подобрать тех, кто по какой-то причине застрял по пути домой. Автобус уже приблизился на рискованно близкое расстояние. И в самый последний момент она быстро расположилась на водительском месте, а потом неуклюже перелезла на пассажирское место. Кэролайн покорно ждала, чтоб я наконец понял, что, чёрт возьми, произошло.

— Когда ты снял футболку, ты точно знал, что делал, и как это подействует на меня.

Я чуть не рассмеялся от того, как театрально она это произнесла:

— Как я тебя возжелала! Ты, специально так поступил, идиот!

— Что? Я не понял!

— Не смей так разговаривать со мной! Ты снова разбиваешь мне сердце!

Я замолк и повёз её домой. С того момента я так ничего и не сказал, поскольку понимал, что не стоит даже начинать разговор. Пока Кэролайн что-то лепетала, мне было очень смешно думать о том, что кто-то мог испытать возбуждение при виде моей груди. Спустя годы моя грудь стала шире, но в то время она была всего лишь 34 несчастных дюйма. Между прочим, многие девчонки-подростки могли бы весьма гордиться такой грудью. А если вы не поверили в то, что я был молодым человеком с замедленным развитием, то это значит, что вы никогда ничего не слышали о Джимми Уайте[31].

Джимми можно было сравнить с карманным линкором. Это сравнение подходило как для его тела, так и для его ума. Он учился в Борстальском учреждении, и мог состязаться в плавании и нырянии с лучшими из студентов. Он выпивал в баре «Роза и Кубок», в бедном районе Лондона, Уайтчепеле, где я играл в свои девятнадцать. Тогда там было много поединков, из-за чего мы переименовали это заведение в «Роза и Драка». Джимми с приятелями переименовали все пивные, в которых мы играли. «Змеиная Голова» стал «Ложем Распутницы», «Магнит и Росинка» стал «Магнит, и вы его уронили», «Царственный Дуб» по каким-то непонятным причинам стал называться «Царственной Кока-Колой». Была ещё в Боу забегаловка, которая называлась именем своей владелицы «Кэйт Ходдерс». Туда довольно часто стали наведываться друзья-геи, из-за чего её стали называть «Восемь Соддерсов» (неприличное ирландское слово). Бар «Железный Мост» в Кэйн Тауне на некоторое время взяла в оборот еврейская семья, и с тех пор его стали называть «Сионский Мост».

Я уже не говорю о пивоваренном заводе в Баркинге, откуда всегда ужасно воняло, поэтому мы обозвали его коллектором, точнее, сломанным коллектором. Или, например, какая-нибудь стрёмная пивная, по какой-то причине названная «Остров Уайт», которую мы прозвали «Дерьмовой Кучей»...

В общем как-то вечером, в разгаре лета, когда все эти заведения уже начали закрываться, и становилось всё жарче и жарче, мы начали закругляться своей песней Midnight Hour. Около полуночи я снял рубашку, чтобы вытереть ею своё взмокшее от пота тело. Я сидел позади других членов группы, потому и не задумывался, что кому-то вздумается обращать на меня внимание. Но оказался неправ. Джимми увидел меня в таком виде. Он мог почуять проблему за милю, даже если с ней сталкивался практически новый человек. Но почему-то он хотел как-то мне посодействовать, может потому, что я дал несколько бесплатных уроков игры на барабане его младшему брату, когда тот переживал кризисные времена. В общем, неважно, почему, но тогда он внимательно посмотрел на меня. Скорей всего он подумал, что я нуждаюсь в помощи. Я знал, что был худым. Каждый день я созерцал себя. Но так редко мы видим себя чужими глазами.

Через некоторое время он отозвал меня в сторонку и серьёзно сказал:

— Джонни, никогда больше не снимай рубашку.

— Почему, Джимми? Что за проблема?

— Мне, как сейчас помню, трижды пришлось драться из-за издевательств.

— Издевательств? — спросил я. Над кем?

— Когда я сидел в тюрьме, мне пришлось многое повидать, но никогда я не испытывал такого потрясения как сегодня вечером, когда увидел, как ты, Джонни, снял рубашку. Надо, чтобы тебе кто-то помогал. Ты вообще нормально питаешься?

Если это зрелище было таким отвратительным для Джимми, что же тогда так привлекло Кэролайн, когда я снял футболку?

Иногда мне очень хотелось, чтобы Алан, мой напарник по криминалу, играл в моих сессиях. Он очень быстро читал ноты, а если порой голова его шла кругом, то без особого замешательства он пропускал трудную часть произведения и шёл дальше.

Меня заказали для сессии «Полидор». Тогда единственным шоу компании было «New Faces». Хагги Грин была его ведущей. Там всегда скапливалась добрая половина всех музыкантов страны. Все они, как один, мечтали об участии в шоу. Победившая группа называлась Showaddywaddy[32], т. е. девять составляющих рок-н-ролла. В «Полидор» изъявили желание записать их. Уэйн Бикертон был менеджером, а Тони Уэдингтон был музыкальным гением в этой паре. Он превосходно управлял делами и писал песни в стиле 1950-х, чтобы хоть как-то соблазнить Showaddywaddy заключить с ними контракт. Я стал аранжировщиком, Джерри Шури должен был быть барабанщиком на этой сессии. Нас было двое — третьим барабанщиком был Генри Спинетти, один из лучших барабанщиков того времени. Для меня было честью играть с ним. Они пытались подражать мощному исполнению Фила Спектра, начала 1960-х с двумя барабанщиками, двумя пианистами, и многими другими музыкантами, обеспечивающими звуковое сопровождение. В тот тяжёлый роковой день нам нужно было закончить довольно много треков. Было это как раз перед Рождеством 1973. Я услышал, как продюсеры сказали, что сессионные певцы не появятся скорей всего из-за того, что перебрали рождественского шербета[33]. Делали они это с безошибочной регулярностью. Да, пили мы тогда много.