Никогда не говори, что умрешь - Джон Ричардсон

Наконец, Мистер Вселенная, сжимая бутылку нераскрытого шампанского, полностью обескуражил всех своей выходкой. Наступил апогей. Чтобы попасть в центр внимания, вместо того, чтобы тоже запрыгнуть на сцену, он поднялся на лестницу поодаль и, крепко сжимая бутылку, начал медленно прохаживаться вниз-вверх. Он осторожно поставил бутылку на пол, и к началу песни Stripper, я уже потерял её из виду. Арни медленно и артистично тоже начал снимать одежду. И когда он уже был готов начать позировать, один из его друзей, без единой задней мысли захотел убрать бутылку подальше от голых ног Арни. Но тот решил, что если он сделает это, бутылка исчезнет в толпе, и вряд ли он потом заполучит её обратно. Потому он нервно схватил её и стал подыскивать какое-нибудь безопасное место, куда её можно было бы поставить. И тут он увидел длинноволосого, и как он думал, «голубого» барабанщика. Арни поставил бутылку за ударной установкой, изучающе серьёзно просверлил меня глазами и прогремел: «Детка, постарайся, чтобы она была в целости и сохранности, ты меня понял?» — и величественно направился к центру сцены для продолжения своего стриптиз-шоу.

После окончания «спектакля», я собирал установку. От своего импровизированного шоу «звезда» настолько вошла в раж, что забыла о шампанском. Но меня никак не покидала мысль о том, что либо он, либо кто-то из его напарников, вот-вот заявятся за своей бутылкой.

Громкоговоритель упакован. Барабаны спрятаны. Остался только усилитель голоса гитариста. Я снова вернулся на сцену для последней не такой уж необходимой проверки. Шампанское всё ещё на месте. Забытое, одинокое, никому не нужное. Будучи в глубине души, сострадательным человеком, я взял бутылку и с любовью обернул её в старый джемпер, который использовал для убавления звука основного барабана.

«Смотрите, парни, что у меня есть! Вот кто хочет отправиться с нами домой!» И я вытащил бутылку из джемпера. Вчетвером, мы, столпились у бампера нашего автомобиля, припаркованного у дороги в двадцати ярдах от гостиницы. Пробка с хлопком выскочила наружу. Шампанское зашипело. Пока мои друзья внимательно наблюдали за мной, я нервно сделал первый большой глоток. Мы уже собрались было продолжить раунд столь сладких от своей незаконности глотков, как наш гитарист Боб пробормотал: «Давайте скорее. Они идут сюда!» Я быстренько засунул бутылку подальше в машину, и в душе возблагодарил Творца за позволение процветать сборищу воришек шампанского. Я оглядел нашу машину, и при виде медленно приближающихся «гор» мускулов моя нервность мгновенно переросла в ужас.

— Где бутылка?

— Какая бутылка? — одновременно ответили мы, стоя как раз на том месте, где несколько минут назад пролили шампанское.

— Та, которую я оставил тебе на хранение, милашка.

— Так я подумал, что вы его уже забрали. В последний раз, когда я упаковывал барабаны, она всё ещё была там.

Не сказав ни слова, они внимательно посмотрели на нас, потом обошли не освещённую в отличие от других нашу машину. Один культурист пнул усилитель, (рядом с которым находилось недопитое шампанское) как пустую коробку из-под сигар, проверить, нет ли её среди груды музыкальных инструментов. Они так и не заметили влажного пятна на сухой дороге. Спасибо, Господи, за наши несовершенные чувства! Пнув подтёкший усилитель обратно, гороподобное трио направилось в сторону гостиницы. Мы почувствовали огромное облегчение. За 10 минут мы покончили с остатками шампанского и поехали в гостиницу. Арни со своей командой упражнялись, зацепившись за гостиничный навес и подтягивались до подбородка. Наверное, они вообразили себя крутыми гимнастами. Может на меня так шампанское подействовало, что я опустил окно и прокричал:

— Арни!

Он отпустил навес и проревел:

— Привет!

— Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

Не знаю, что он ответил на мой последующий выкрик, так как звук горячей резины поглотил его. Но, похоже, он отозвался: «Идиот!»

Кино, под названием Жизнь, играет по своим законам, и чаще всего нам невдомёк, какой фильм будут показывать сегодня в ближайшем к нам кинотеатре.

Шерил всегда настаивала на том, чтобы я был вместе с ней на родах от начала и до конца. «Мы начали это вместе, так давай вместе и закончим». Держу пари, дорогие дамы, вам уже понравилась сама идея, разве не так? А вот я вовсе не горел желанием быть там. В те времена, мужчинам в редких случаях разрешали присутствовать во время родов, но раз уж я пообещал Шерил, слово пришлось держать. В ночь родов, в обветшалом викторианском здании родильного дома, я держал Шерил за руку, находясь в палате вместе с двадцатью другими женщинами, которые мучились в схватках, тяжело дышали, кричали и проклинали всё на свете. Это было ужасно. Уж лучше бы снова оказаться в «Магните и Росинке» и одной рукой отбиваться от братьев Крэй. Я был готов на всё, только бы убраться подальше из этой палаты.

— Уже поздно. Я, пожалуй, сейчас пойду домой, а утром вернусь.

— Давай, — ответила Шерил. — Можешь вообще не возвращаться, слизняк.

Женщины готовились ко сну, закрывая занавесками свои кровати. Шерил становилась всё более беспокойной, приглушая звуки, сопровождавшие путешествие нашего ребёнка вниз по родовым каналам, тихим поскуливанием. Я очень гордился ею, потому что по сравнению с другими женщинами, которые вопили во весь голос, не стесняясь в выражениях, она вела себя весьма достойно.

На двадцать рожениц, находившихся на разных стадиях процесса, приходилась всего одна медсестра.

Женщина через две кровати от нас вдруг закричала: «Сестра! Скорей сюда! Я уже рожаю!»

Ответа не последовало.

И тут Шерил громко застонала и сжала мою руку с силой, о существовании которой я и не подозревал.

Когда я, как испуганный кролик, высунулся из-за занавески, женщина, лежащая через две кровати, взмолилась: «Доктор, помогите, я рожаю!»

Я бросился в комнату, где ничего не подозревая о драматических событиях, разворачивающихся в палате № 39, удобно устроилась на ночь медсестра. Я умолял её помочь той женщине, но она бесцеремонно отмахнулась от меня, пробормотав что-то непонятное на своём жаргоне про дюймы и раскрытие матки.

Когда я вернулся к Шерил, меня всего трясло, и уже было совершенно непонятно, кто кого должен был успокаивать. Я так и не смог сказать страдающей женщине, что медсестра не собирается приходить к ней на помощь.

Это было уже слишком — в конце концов ситуация должна была как-то разрешиться, и она — таки разрешилась! Раздался душераздирающий крик, сопровождающийся хлюпающими звуками, а затем мы услышали плач новорождённого. Напряжение достигло предела. Мне казалось, что сейчас я получу разрыв сердца от ужаса. Призрачная надежда на единственную присутствовавшую медсестру, которая явно не в состоянии была справиться с палатой, переполненной рожающими женщинами, растаяла без следа.

Так прошло два часа, а может и больше, пока у Шерил не отошли воды и, я вынужден был обратиться за помощью к медсестре. Может быть у неё просто плохое настроение сегодня. Я надеялся, что когда очередь дойдёт до нас, оно непременно улучшится. Когда она повезла в родовую грязную каталку с облупившейся краской, на которой лежала Шерил, я поплёлся вслед за ней в родовую.