Тысячелетний мальчик - Росс Уэлфорд

Санжита привела в комнату с диванами женщину, которая назвалась Вериккой из Службы социального обеспечения. Она была в возрасте, с короткими седыми волосами и очками на цепочке. С лица её не сходило раздражённое выражение.

У обеих были толстые блокноты и стопки формуляров.

«Кажется, придётся здесь задержаться», – подумал я.

– Ладно, Альфи. Мы зададим тебе несколько вопросов, хорошо?

Я кивнул, и они начали. Сначала спросили безобидное – имя, возраст, а затем:

– Можно ли узнать про твою маму, малыш?

Я снова кивнул и назвал её имя и возраст – всё согласно плану.

Они сделали записи.

– Где ты учился в школе, Альфи?

– Я не ходил в школу. Был на домашнем обучении. На ДО.

Дэ-О – вроде бы так на их сленге?

– Понимаю, – сказала Санжита. – Но тебя нет в списке детей, находящихся на домашнем обучении.

Я пожал плечами, словно говоря: «Это ваша проблема, а не моя».

Санжита и Верикка переглянулись.

– Кто твой семейный врач, Альфи?

Я опять пожал плечами.

– Ты был когда-нибудь у врача?

Я покачал головой.

– Ты никогда не болел? – раздражённо спросила Верикка.

Я ещё раз покачал головой – мой ответ был почти правдивым. Кашель, простуда, боль в животе – да, но ничего такого, чтобы беспокоить доктора. У мамы были лекарства на любой случай.

– У тебя есть родственники, Альфи? Люди, у которых ты мог бы жить?

Я покачал головой. Это была правда. Никого, кроме мамы.

Санжита надавила:

– Совсем никого? Ни тёти, ни дяди? Может, они живут в другом месте? Друзья семьи?

В её голосе прозвучало отчаяние:

– Ну хоть кто-нибудь?

Я пожал плечами. Санжита и Верикка снова переглянулись.

Это продолжалось около часа. Я придерживался плана.

Затем на некоторое время меня наконец-то оставили одного. Но вскоре вернулась Санжита в сопровождении ещё одной женщины – я уже начал путаться в их именах. Имя этой начиналось на «Л». Она работала детским консультантом в тяжёлых жизненных ситуациях. Женщина спросила, не хочу ли я поговорить о своей маме. И когда я ответил «нет», продолжила расспрашивать меня о ней, заставляя вспоминать то, что вызывало слёзы. А я ненавидел плакать.

Женщина сказала, что мы с ней ещё встретимся и что я могу всегда позвонить или попросить о встрече (вот уж вряд ли). И что она сообщит мне, когда состоятся мамины похороны.

Потом она ушла, и появился мужчина. Чуть ли не первый мужчина, с которым я говорил за весь день. Почему-то меня это обрадовало.

Звали его Робби. Он был инспектором пожарной охраны из раздела расследований. Робби хотел узнать про пожар, и я рассказал ему всё, что знал.

Ну почти всё.

В тот вечер, когда это случилось, мама была на взводе – из-за того, что днём к нам во двор заявилась Рокси Минто.

Как я и ожидал, вечер выдался прохладный. Мы ушли в дом и развели большой огонь.

– Помнишь, когда ты в первый раз увидел чёрного человека, Алве? – спросила мама.

Думаю, она подняла эту тему из-за Рокси. Мы много раз обсуждали то забавное происшествие, снова и снова возвращаясь к нему.

Это было чуть позже, чем началась моя собственная история, – на шестом или седьмом году правления короля Генриха, или, как сказали бы теперь, в 1107 году. Мы с мамой в то время жили в Джарроу. Некогда там стоял известный монастырь, но мы уже застали его в сильно разрушенном состоянии.

В монастыре жил настоятель – главный монах, а также множество молодых мужчин и мальчиков старшего возраста, включая меня. Они учились читать и готовились стать монахами.

Это было сонное и безлюдное место. Никто не задавал нам с мамой лишних вопросов. Мама проводила много времени с настоятелем, которого звали Поль.

Монахам, конечно, не дозволялось заводить жён или любовниц, но многие втайне это себе позволяли. Все знали про маму и Поля, но никому не было до них дела. А если и было, то никто ничего не говорил. Однажды я спросил маму, влюблена ли она в Поля. В ответ она улыбнулась: «Можно сказать и так».

Поль знал наш секрет. В те времена легенду о Бессмертанах ещё не забыли. Он хранил наш секрет; мы хранили его.

К тому времени мы уже повидали много разных людей из разных стран. Прежде всего датчан, приплывших сюда из-за моря. Также в наших местах было много шотландцев, которые не пользовались популярностью. Впрочем, это зависело от их диалекта. В какие-то годы встречалось больше людей, говорящих на языке франков – они явились из нынешней Франции со своим королём-завоевателем по имени Вильгельм. Позже в северной части Англии он показал себя жестоким правителем. До наших же мест он так и не дошёл.

В тихом Джарроу иногда по несколько лет не появлялись иноземцы. Но однажды в наш приорат явился Иоханнес.

Он был молод, кожа его цветом и блеском напоминала угольную пыль, разлиновавшую наш берег. Никого похожего на Иоханнеса мы ещё не видели.

Он хотел учиться с нами, молиться с нами и влиться в наше общество.

Йоханнес пришёл пешком из Монквирмута, который находился дальше по берегу. Когда он появился в деревне, люди очень удивились. Они останавливались и глазели на него. Одна пожилая женщина даже вскрикнула от изумления. Вместо монашеского платья он носил обычную одежду: штаны и шерстяную накидку, подвязанную кожаным поясом.

Думаю, это было самое удивительное: он одевался так же, как мы.

Конечно, старый Поль его ждал и вышел поприветствовать. Он улыбнулся, пожал Йоханнесу руку и провёл в монастырь. Там о приезжем ничего не слышали.

Конечно, я знал про чёрных людей. Далеко-далеко, в месте, которое теперь называется Африкой, жили мужчины, женщины и дети с чёрной блестящей кожей. Кровь у них была такая же красная, как у меня.

Впрочем, я много чего слышал от путешественников. Мог ли я быть уверен в чём-то, касающемся Йоханнеса? Как Святой Фома, который сомневался в явлении Христа после его смерти на кресте, я нуждался в доказательствах. Однажды я попытался отскрести краску с лица Йоханнеса. Потом долго рассматривал свои пальцы, но следов краски так и не нашёл. Тогда я поскрёб его руку, и он засмеялся. Это был добрый смех, без всякой злобы. «Многие так делают», – сказал Йоханнес.

– Scholasticus bonus es, о amice! – добавил он на латыни. – Ты хороший ученик, Друг мой!

И пояснил:

– Учёные должны задавать вопросы и находить ответы!

Все учёные (в то время – одни мужчины) говорили по-латыни. Этот язык использовали для общения образованные люди из разных стран.