Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

Мэгги отчаянно, совсем не по-детски вскрикнула, отшвырнулаАгнес и все кричала, закрыв лицо руками, ее трясло, колотило крупной дрожью.Потом она почувствовала — Фрэнк отнимает ее ладони от лица, берет ее на руки,прижимает к себе. Она уткнулась лбом ему в шею, крепко обняла — его близостьутешала, успокаивала, и Мэгги даже почувствовала, как славно от него пахнет:лошадьми, потом, железом.

Наконец она немного успокоилась, и Фрэнку удалось выспроситьу нее, что случилось; он поднял куклу и с недоумением разглядывал ее пустойчереп и пытался вспомнить — мучили ли и его непонятные страхи, когда он былмалышом. Но нет, его преследовали другие наваждения: люди, перешептывания,косые взгляды. Вспомнилось измученное, робкое лицо матери, дрожь ее руки,сжимающей его руку, ее поникшие плечи.

Что же увидела Мэгги, что ее так ужаснуло? Пожалуй, она бы кудаменьше напугалась, если бы Агнес, потеряв волосы, просто залилась кровью. Этодело обычное, в семействе Клири по меньшей мере раз в неделю кто-нибудь ужнепременно порежется или разобьется до крови.

— Глаза… глаза… — шептала Мэгги, она отворачивалась,нипочем не хотела смотреть на куклу.

— Чудо, а не кукла! — пробормотал Фрэнк, зарываясьлицом в волосы сестры. Что за волосы, густые, мягкие и такие удивительно яркие!

Добрых полчаса он умасливал Мэгги, пока удалось заставить еепосмотреть на Агнес, и еще с полчаса — пока не уговорил заглянуть в дырявуюкуклину голову. Он показал девочке, как устроены глаза, как все точнорассчитано и пригнано, чтобы они не косили, легко закрывались и открывались.

— Ну, а теперь тебе пора домой, — сказал он,повыше поднял сестренку, прижал к себе, втиснул куклу посередке. — Мыпопросим маму привести ее в порядок, ладно? Постираем и погладим ей платье иприклеим обратно волосы. А с этими жемчужинками я тебе сделаю настоящиешпильки, чтоб не падали, и ты сможешь ее причесывать на все лады, как захочешь.

Фиона Клири на кухне чистила картошку. Она была чуть нижесреднего роста, очень хороша собой, настоящая красавица, но лицо строгое,суровое; безукоризненно стройная фигура с тонкой талией ничуть не расплылась,не отяжелела, хоть эта женщина и выносила под сердцем шестерых детей. На нейбыло серое миткалевое платье, длинная юбка спадала до чистого как стеклышкопола; спереди платье прикрывал широчайший накрахмаленный белый фартук, оннадевался через голову и завязан был на спине аккуратнейшим жестким от крахмалабантом. С раннего утра и до поздней ночи жизнь ее протекала в кухне и вогороде, ноги в грубых черных башмаках носили ее все по тому же кругу — отплиты к корыту, от стирки к грядкам, а там к бельевой веревке и снова к плите.

Она положила нож на стол, посмотрела на Фрэнка с Мэгги, углыкрасиво очерченных губ опустились.

— Мэгги, я тебе позволила с утра надеть лучшее платье содним условием — чтоб ты его не запачкала. А посмотри на себя! Какая же тыгрязнуля!

— Она не виновата, мам, — вступился Фрэнк. —Джек и Хьюги отняли у нее куклу, хотели поглядеть, как действуют руки и ноги. Яей обещал, что мы поправим дело, будет кукла опять как новенькая. Мы ведьсумеем, правда?

— Дай посмотрю. — Фиа протянула руку. Она была нещедра на слова, больше отмалчивалась. О чем она думала, не знал никто, даже еемуж; держать в строгости детей она предоставляла ему и все, что он велел,исполняла беспрекословно и безропотно, разве только случится что-то уж вовсенеобычное. Мэгги слыхала, мальчики шептались между собой, будто мать боитсяотца не меньше, чем они сами, но если это было и верно, страх она скрывала подмаской непроницаемого, чуть хмурого спокойствия. Она никогда не смеялась и, чтобы ни было, ни разу не вспылила.

Внимательно осмотрев Агнес, Фиа положила ее на шкафчик возлеплиты и поглядела на Мэгги.

— Завтра утром я постираю ей платье и сделаю новуюприческу. А сегодня вечером, после ужина, Фрэнк может приклеить ей волосы ивымыть ее.

Слова эти прозвучали не то чтобы утешительно, скорееделовито. Мэгги кивнула, неуверенно улыбнулась; в иные минуты ей ужаснохотелось, чтобы мать засмеялась, но этого никогда не бывало. Мэгги чувствовала— есть у нее с матерью что-то общее, что отделяет их обеих от отца и мальчиков,но мама всегда занята, всегда такая прямая, непреклонная — не подступишься.Кивнет рассеянно, ловко повернется от плиты к столу, колыхнув длинной сборчатойюбкой, и опять работает, работает, работает.

И никто из детей, кроме Фрэнка, не понимал, что в материживет непреходящая, неисцелимая усталость. Так много надо сделать, и ни на чтонет денег, и не хватает времени, и на все про все только одна пара рук. Хоть быуж Мэгги подросла и стала помощницей; малышка и сейчас делает что попроще иполегче, но ей всего-то четыре, на ее плечи много не переложишь. Шестеро детей— и только одна девочка, да притом самая младшая. Все знакомые и сочувствуютматери такого семейства, и завидуют, но работы от этого меньше не становится. Врабочей корзинке накопилась гора нештопаных носков, и на спицах еще новыйносок, недовязанный, и Хьюги уже вырастает из своих свитеров, а Джек еще ненастолько вырос, чтобы отдать ему свой.

По чистой случайности неделю, на которую приходился деньрожденья Мэгги, Падрик Клири проводил дома. Время стрижки овец еще не настало,и он ходил работать по соседям — пахал и сеял. Сам он был стригаль — занятиесезонное, длится с середины лета и до конца зимы, а потом наступает времяокота. Обычно Клири ухитрялся найти достаточно работы, чтобы продержаться с семьейвесну и первый месяц лета: помогал принимать ягнят, пахал землю или подменялхозяина какой-нибудь молочной фермы, который не поспевал дважды в день подоитьвсех коров. Где найдется работа, туда он и шел, предоставляя семье в большомстаром доме справляться своими силами; и не так уж это жестоко. Если ты не изтех счастливчиков, у кого есть своя земля, ничего другого не остается.

Когда он в этот день вскоре после захода солнца вернулсядомой, лампы были уже зажжены и на высоком потолке плясали тени. Мальчики —все, кроме Фрэнка, — собрались на заднем крыльце, играли с какой-толягушкой;

Падрик сразу понял, где Фрэнк: от поленницы доносилосьразмеренное тюканье топора. Падрик прошел через широкое крыльцо, почти незадерживаясь, только дал пинка Джеку да дернул за ухо Боба.

— Подите помогите Фрэнку с дровами, бездельники. Дапоживей, пока мама не позвала ужинать, не то всем попадет.

Он кивнул Фионе, которая хлопотала у плиты; не обнял ее, непоцеловал, полагая, что всякие проявления нежных чувств между мужем и женойуместны только в спальне. Пока он стаскивал облепленные засохшей грязьюбашмаки, подбежала вприпрыжку Мэгги с его домашними шлепанцами, и Падрик широкоулыбнулся ей; как всегда, при виде малышки в нем всколыхнулось непонятноеудивление. Она такая хорошенькая, такие у нее красивые волосы; он подцепил одинлокон, вытянул и снова отпустил — забавно смотреть, как длинная прядь опятьсвернется пружинкой и отскочит на место. Потом подхватил дочку на руки, подошелк очагу, подле которого стояло единственное в кухне удобное кресло —деревянное, с резной спинкой и привязанной к сиденью подушкой. Негромковздохнул, сел, достал свою трубку, пепел небрежно вытряхнул прямо на пол. Мэггиуютно свернулась у отца на коленях, обвила руками его шею и подняла к нему прохладнуюсвежую рожицу — то была ее обычная вечерняя игра: смотреть, как сквозь егокороткую рыжую бороду просвечивает огонь.