Невозмутимые родители живут дольше - Владимир Каминер

Вечерние программы норвежского телевидения составлял парламент, а утверждал их сам король. Вечерами по вторникам играла народная музыка. По средам передавали финскую телеигру, это самое печальное и душераздирающее зрелище, какое только можно себе представить. По четвергам и пятницам шли политические дискуссии о будущем страны и документальные фильмы из жизни лосей. В субботу вечером шла очень интересная медицинская передача о заболеваниях овец, которая в общем-то интересовала лишь овцеводов, но смотрело ее полстраны. Другая половина тихо возмущалась. Воскресенье принадлежало церкви. Приход цветного телевидения вызвал горячие парламентские дебаты.

— Уже одно то плохо, что этот грех существует, и нельзя допустить, чтобы он заманивал еще и цветом, — бушевали консерваторы.

Терзания норвежского телевидения резко закончились с открытием второго канала, на этот раз частного. Там не было перерывов в вещании. Круглые сутки на Землю являлись инопланетяне, морское чудище уничтожало Японию, ковбои непринужденно стреляли на скаку, а Том и Джерри гонялись друг за другом до глубокой ночи. Юная Норвегия застыла перед телеэкраном.

— Это закат нашего Старого Света, — полагали старики.

Как ни странно, страна отнюдь не пошла ко дну, а вовсе даже наоборот. Норвегия превратилась в прогрессивное новаторское общество. Том и Джерри заслуживают благодарности в виде памятника в Осло.

Похожим образом развивались события и на моей родине. Телевидением злоупотребляли, сделав из него орудие социалистического строительства. Если уж социализм не получался в реальной жизни, то на худой конец он должен был существовать в телевизоре. Но даже в телевизоре социализм не шибко функционировал. Телевизионное время текло гораздо медленнее, чем настоящая жизнь. Советские актеры и дикторы делали в текстах долгие паузы, а действие некоторых советских многосерийных фильмов годами не сдвигалось с мертвой точки. Это должно было успокаивать граждан, давать им понять, что все идет по плану и все будет хорошо — в свое время. Почти в каждой передаче картинку украшали маленькие или большие часы, они тикали, отсчитывая время. Весь Советский Союз отсчитывал время вместе с ними. Самые большие часы были на кремлевской башне, во всех других местах висели часы поменьше. Главная новостная передача страны называлась соответственно — «Время» — и выходила всегда ровно в 21:00. Лишь один раз она началась с трехминутным опозданием, и граждане уже чуть не прыгали с балконов, думая, что началась третья мировая.

Размеры Советского Союза вкупе со множеством часовых поясов усложняли соотношение времени и пространства. Ежедневно в 15:00 по Москве радио передавало показания времени по всей стране, уже одно оповещение занимало пять минут:

«Внимание, вы слушаете показания точного времени, — докладывал серьезный женский голос. — В Москве 15:00, в Ашхабаде 19:00, в Новосибирске 18:00, в Хабаровске 22:00, в Пензе 17:30, на Сахалине 23:00, а в Петропавловске-Камчатском — полночь».

Будучи ребенком, я всегда пугался этого объявления. Очень меня беспокоила ситуация в Петропавловске-Камчатском, городе вечной полуночи.

В промежутках между новостями и сообщениями о времени по нашему телевидению шли спортивные передачи, фильмы о животных и балетные спектакли. Советские граждане могли выбирать между тремя каналами, а на четвертом за дикторским столом якобы сидел человек в форме и грозил пальцем. «Хватит переключать кнопки», — гласила надпись внизу. Когда умирал кто-то из членов политбюро, по всем каналам по нескольку дней передавали «Лебединое озеро», и так до тех пор, пока следующий старец не занимал место усопшего. После этого давали «Щелкунчика».

Недавно я читал интервью с одним американским дипломатом, десять лет прослужившим послом в Советском Союзе. По его словам, за десять лет, проведенных в России, он смотрел «Лебединое озеро» раз триста как минимум. Он мог во сне воспроизвести любой пируэт. А если это мог он, то советские граждане уж тем более. Поэтому мои соотечественники даже в преклонном возрасте хорошо танцуют и по-прежнему на первом месте в области балета. Если бы все советские люди в те времена вышли на улицы и в знак протеста против повседневного идиотизма исполнили бы танец маленьких лебедей, то режим точно пал бы раньше. Но они так и не осмелились, а все ждали, пока все пройдет и так, пока социализм сам по себе сойдет на нет, и вот тогда все часы одновременно встанут или придут Том и Джерри.

Ничего из этого не сбылось, кроме, пожалуй, Тома и Джерри. Но, в отличие от Норвегии, в России они мало на что смогли повлиять. Вот уже почти тридцать лет они бегают по постсоветским экранам, но, увы, большого воздействия на российскую реальность не оказывают. Многие в стране теряют надежду. Они говорят, что Том и Джерри якобы американские агенты и что они несут ответственность за происходящее в стране — дескать, по поручению иностранных правительств и крупных концернов мышь и кот загипнотизировали всю страну. Пока Тома с Джерри не поймают, Россия вперед не продвинется.

Как уже говорилось, в Германии телевидение уже не играет роли в жизни детей. Себастьян использует телеящик исключительно для того, чтобы подключать игровую приставку Sony, а Николь пожертвовала свой маленький телевизор голодающим детям Африки. Теперь Том и Джерри будут нести удачу в Африку.

Бывают такие песни, что увязываются за человеком на всю жизнь. С самого детства меня преследует вечный плач британской молодежи «I Can’t Get No Satisfaction». В Советском Союзе это была одна из первых песен, пришедших с Запада и не попавших под прямой запрет. Возможно, советская цензура посчитала, что раз уж английская молодежь, обладающая столь сладкими голосами, не находит удовлетворения в Англии, это можно рассматривать как явный случай антикапиталистической критики. Позднее в армии у нас была пластинка с этой песней, ее ставили вместо будильника. Мой сосед в Берлине играет эту мелодию на кларнете, удочки она в смартфоне, а если я включаю радио, то велика вероятность, что там будут передавать именно «Satisfaction».

Подозреваю, что эта песня будет преследовать меня до последнего вздоха. «Роллинг стоунз» пели ее, когда меня еще вообще не было на свете. В то время отец как раз познакомился с моей матерью, и они подумывали о женитьбе. Вообще-то они не хотели жениться. Оба были в высшей степени недовольны своей жизнью и не верили, что свадьба принесет им удовлетворение. Тем временем мне уже почти полсотни лет, папы давно нет на свете, а «Роллинги» так и не смогли найти удовлетворения. Я задаюсь вопросом — если поиск длится так долго, то есть ли в нем вообще смысл?

Один из моих друзей, который, будучи по профессии фотографом, имел возможность неоднократно фотографировать «Роллингов», рассказывал мне, что они все же выглядели весьма довольными, а недовольными лишь притворялись. Потому что в музыкальном бизнесе долгожительство возможно только в случае, если ты недоволен, воспеваешь несовершенство и славословишь недостатки. В этой области деятельности довольные идут ко дну, как мрамор, камень или железо. Святоши, таскающие в рюкзаках вечные ценности, живут недолго, потому что удовлетворение это тупик. Все друг друга любят, держатся за ручки, бегают по утрам — а вечером они мертвы. Я уверен, что «Роллинги» здравствуют, пока они поют и любят эту одну-единственную песню. Это их молитва, их средство защиты самих себя и нас всех от слишком скорого удовлетворения.