Невозмутимые родители живут дольше - Владимир Каминер

С некоторых пор обнаружилось еще одно музыкальное произведение, которое меня преследует, на сей раз это «Раммштайн». Начиналось все вполне безобидно. Сначала, еще в России, эту мелодию мне пропел в самое ухо директор одного музея; потом полицейский насвистывал ее в ресторане, а мой сын злословил на тот счет. Кульминационный момент моего знакомства с творчеством «Раммштайна» случился на нашей даче в Бранденбурге. С бутылкой вина, я ходил туда-сюда под вишней моего соседа Гельмута. Я только что прочитал книгу о гностиках и об их влиянии на развитие христианства и вообще всей религиозной мысли в Европе. Гностики исходили из того, что все время мира — это время, взятое взаймы. Его невозможно ни воспроизвести, ни оставить про запас, и заканчивается оно быстрее, чем человек предполагает, и ни один бог тебе не поможет. Я усиленно размышлял над этой увлекательной темой.

— Ты! — раздалось вдруг откуда-то с неба. — Ты ненавидишь меня!

— Нет! — сказал я настолько истово, насколько смог, остановился и посмотрел вверх. На солнце наползло темное облако.

— И все же — ты ненавидишь, ненавидишь меня, — сказало облако.

— Никого я не ненавижу, — ответил я, — это полный вздор.

В этот момент я заметил, что голос идет не с неба, а раздается из кроны вишневого дерева, а точнее из небольшого плеера, закрепленного на вишне. Слава богу, я не сошел с ума. Но я все же не был готов к беседе с говорящими вишнями. Быстрыми шагами я вернулся в дом и для начала выпил рюмку коньяка. Чтобы нервы успокоить. Некоторое время спустя пришел сосед и принес в подарок ведерко, полное вишни. Я рассказал ему о своих акустических галлюцинациях. Гельмут рассмеялся и рассказал, что только благодаря «Раммштайну» он смог сохранить урожай вишен. Он давно искал способ отгонять птиц от дерева. Ничто не помогало. Пока не возникла мысль использовать старый CD-плеер в качестве своего рода акустического огородного пугала. Гельмут закрепил плеер на дереве и потом долго экспериментировал с музыкой всяких жанров, пока не нашел верную. Рок-н-ролл не оправдал ожиданий. Хеви-метал отпугивал птиц только в первые минуты. Народная музыка птицам даже понравилась. На шлягеры они слетались отовсюду, а при звуках песни «Мрамор, камень и железо» они гадили как ненормальные. В общем и целом музыка не шибко впечатляла птиц, и уж тем более не пугала. Гельмут уж готов был сдаться, и тут сын принес ему диск «Раммштайна». С тех пор ни одна птица больше не подлетала к дереву. Так Гельмут, пенсионер со стажем, стал страстным фанатом «Раммштайна».

Мы сидели на дачной веранде, с вишнями и коньяком, и слушали «Раммштайн» прямо с дерева. Затем я позвонил детям в Берлин. Если верить Николь и Себастьяну, дома бесились кошки. Но дочь уверяла, что все в порядке, что они с подругой Анитой сидят на кухне и завтракают. На заднем фоне было слышно, как кто-то кашляет и бурчит низким голосом, и явно не голосом Аниты. Или все же ее? Может, девочка подавилась мюсли?

— Все хорошо, папа, — повторила дочка с интонацией гипнотизера, — нет причин волноваться, и не надо приезжать, это наши кошки кашляют. Теперь они все быстро съедят и уйдут.

Это множественное число, это вечная неизвестность!

— Кто это — они? — настаивал я. — Скажи правду, кто там у тебя?

— Анита и кошки, — упорно повторяла дочь. На заднем фоне раздалось громкое доверительное «мяу». — Если соседи будут жаловаться на громкую музыку, то это были кошки, они играли с компьютерной мышкой и случайно прибавили громкость звука. Ведь такое может случиться, не так ли?

— Разумеется! — подтвердил я.

— Мы заметили это слишком поздно, — продолжила дочь. — Большой горшок с цветком, что на холодильнике, опрокинулся и лежит на полу. Это не мы, это, к сожалению, опять кошки натворили.

После этого разговора я был сильно зол на кошек. В последнее время они что-то совсем распоясались. Они вылакали бутылку хорошего коньяка, что была дома, выкурили мои сигареты и загрузили на мой лэптоп идиотские игры. И еще, кажется, они научились открывать и закрывать дверь холодильника. Кошкам нравится пицца Дьяболо, но вот только им не по вкусу вяленые помидоры и они их с пиццы предварительно сковыривают.

Я думаю, нам всем пора к ветеринару.

Мне кажется, что сегодняшний Берлин это нечто вроде современного Вавилона, но без башни. Здесь собираются люди со всей Европы, чтобы не делать ничего. По городу слоняются толпы молодежи, причем не только в выходные дни. На многочисленных стройках остановились работы. Возможно, когда-нибудь все здешние котлованы превратят в дискотеки или в кафе. К Вавилону начинают готовить уже со школы. Мои дети учат по пять языков, и когда они вырастут, то смогут уболтать всю Европу. Школьное руководство посылает учеников начиная уже с девятого класса в другие страны, дабы жизни они учились на чужбине.

Вот и три подружки моей дочери летали в прошлом году во Францию в рамках немецко-французского школьного обмена. Они посетили город Лион, а точнее — специальную школу, где юных французов уже с начальных классов потчуют немецким языком. По мнению преподавателя, моя дочь недостаточно хороша во французском, в поездку ее не взяли, и она всей душой завидовала подругам. Девушки вернулись через две недели несколько разочарованными. Французы знают немецкий лучше, чем немцы французский, рассказывали подруги, но по сути они сильно отстали и в пятнадцать лет выглядят как двенадцатилетние берлинцы. Кроме того, у французов нет никакого представления о хорошей музыке, они слушают Шакиру и Бритни Спирс и не переносят ни капли алкоголя. Двадцать гостей на молодежной тусовке в Лионе обошлись пятью банками пива, через час все, наклюкавшись, лежали под столом.

Неудивительно, что они так отстают в развитии, хором утверждали девушки. Ведь, в отличие от Берлина, в Лионе у молодежи практически нет возможности тренировать устойчивость к алкоголю, у них вообще практически нет доступа к сигаретам и спиртному. В Берлине немецкий школьник желанный гость в любом дежурном магазине, где можно купить пиво в поздние часы, а в Лионе вообще нет ни одной круглосуточной лавки. Там запрещено эксплуатировать труд человека вне рамок рабочего времени. Это неудивительно: в XIX веке Лион стал колыбелью европейского рабочего движения. Знаменитое восстание рабочих шелкоткацкой мануфактуры в 1831 году даже вошло в советские учебники по европейской истории, где ему отведена целая глава. Лионские ткачи боролись против гнета работодателей, за лучшую оплату труда и разумное рабочее время. Их борьба оказалась успешной хотя бы уже потому, что ни одна капиталистическая свинья больше не хотела связываться с лионским рабочим движением. Фабрики закрылись, производство шелка эмигрировало, должно быть, в Китай. С XX столетия в Лионе и не ткут, и ночами не торгуют. Ткачи, вероятно, еще как-то приноравливались, а их потомки уже не выносят алкоголь. Без необходимости ежедневно бороться против угнетения и отстаивать свои права, как это делают берлинские школьники, лионцы, видимо, изнежились.

Хотя мою дочь удивляло, что французы столь по-детски наивны, она все же догадывалась, что не все, что рассказывали подруги, есть чистая правда. А правда рано или поздно обязательно себя проявит.