Цепи Эймерика - Валерио Эванджелисти

Глаза его широко раскрылись, на висках выступил пот. Не отрывая взгляда, он следил за движениями Эймерика, который молча взял со стола нотариуса несколько листов.

Бегло просмотрел их, сложил бумаги и наконец подошел к пленнику.

– Отвечай мне «да» или «нет», – сказал инквизитор, глядя прямо ему в глаза. – Ты епископ?

– Нет.

– У тебя есть дети?

– Да, – растерянно пролепетал Отье.

Сеньор де Берхавель поднял глаза от составляемого им протокола.

– Магистр, прошу прощения, но из актов следует, что детей у него нет.

– Именно так! – победоносно воскликнул Эймерик. – Подсудимый только что признался, какое положение он занимает в иерархии катаров. Как вы, наверное, знаете, преподобные отцы, у этих еретиков, помимо епископа, во главе секты стоят две фигуры – Filius major и Filius minor.[31] Утверждая, что у него есть дети, обвиняемый признался в том, что он Filius major. Он не епископ, иначе бы не ответил «нет» на мой вопрос – это считалось бы ложью. Он – не Filius minor, потому что отрицал бы наличие детей, ведь клирики ему не подчиняются. Если бы он не был Filius major, то не сказал бы, что у него есть дети.

Сообразительность Эймерика привела в изумление не только священников, но и самого Отье. Он закрыл глаза и откинул голову назад, словно лишившись последних сил. Потом посмотрел на инквизитора с глубокой печалью.

– Мы можем быть довольны результатом, – продолжал инквизитор, подходя к нотариусу. – Теперь нам известно, что он не глава секты, а существует епископ, стоящий выше. Однако я считаю, что продолжать допрос не имеет смысла. Сколько он уже длится?

– Почти час, – ответил сеньор де Берхавель, бросив взгляд на песочные часы.

– Достаточно. Вряд ли мы получим от этого человека более точные сведения без пыток. В ближайшие дни допросим его сообщников.

Нотариус вышел, чтобы позвать тюремщиков, в то время как отец Ламбер заставил заключенного поцеловать распятие и стал убеждать Отье помолиться вместе с ним.

Сеньор де Берхавель вернулся с двумя солдатами, приводившими пленника на допрос. За ними вошел Райнхардт и сразу направился к Эймерику, который беседовал с отцом Хасинто. Швейцарец выглядел очень расстроенным.

– Отец Николас, простите…

– Что, капитан?

– Не знаю, как быть с заключенными, – Райнхардт говорил отрывисто, заметно нервничая. – Когда они увидели еду, то закричали, что их хотят отравить, убить и все такое. Я спросил, в чем дело. Но они в ответ снова закричали, что не будут есть траву здоровья – так и сказали. Мы их насилу успокоили.

Эймерик переглянулся с отцом Хасинто, а потом пристально посмотрел на капитана.

– Что вы им дали?

– Все, как я вам говорил, кроме мяса. Хлеб, шафрановый суп и лук.

– Значит, они имели в виду лук или шафран. Отведите меня на кухню.

Она занимала большое помещение на первом этаже замка; на возвышении был устроен очаг, где краснели догорающие угли. В центре стоял длинный стол, а на нем – остатки ужина, приготовленного одним из солдат – горка луковой чешуи, неполная деревянная миска с темным бульоном и несколько кусков хлеба.

В одной руке Эймерик держал подсвечник, а в другую взял миску и понюхал содержимое.

– Они отказываются есть этот суп?

– Да, видимо его. – Райнхардт выглядел удрученным, как трактирщик, которого обругали посетители. – Есть еще одна полная кастрюля.

Отец Хасинто тоже понюхал.

– Пахнет вкусно.

– Да, – кивнул Эймерик, – но мне кажется, это не шафран. Где вы его нашли?

Райнхардт показал на маленькую дверь.

– В кладовке. Пойдемте.

Они спустились в холодное, но сухое помещение с земляным полом. При свете свечи в руках Эймерика увидели поленницу дров, бурдюки с маслом или вином, несколько мешков с зерном и сушеными бобами, подвешенных к потолку двух фазанов и четверть овцы.

Райнхардт отыскал холщовый мешок и развязал веревку. Немного наклонил его и высыпал на земляной пол с горсть высушенных красноватых цветков.

– Это не шафран, – сказал отец Хасинто. – Похож, но цвет другой.

Эймерик взял щепотку и растер пальцами. Потом внимательно рассмотрел пыль, понюхал и стряхнул.

– Это действительно не шафран, – согласился он. – Откуда вы принесли мешок?

– Он был здесь, – ответил Райнхардт.

– Завтра из Шатийона приедет аптекарь. А пока не давайте есть это ни своим людям, ни заключенным.

– Будет исполнено.

Попрощавшись с капитаном и отцом Хасинто, Эймерик поднялся в свою комнату, освещая ступеньки свечой, взятой из канделябра. Он чувствовал ужасную усталость, но хуже всего было вернувшееся ощущение того, что конечности существуют отдельно от тела.

Эйфория, которую он испытал во время допроса, сменилась сомнениями – какая же роль уготована ему здесь? С одной стороны, он действовал как настоящий властитель, а с другой – чувствовал себя опутанным нитями заговора, которым руководили совершенно иные силы. Эймерик словно смотрел со стороны, как между этими двумя полюсами мечется незнакомец, впадая в отчаяние, первым конкретным проявлением которого стала потеря контроля над собственным телом. И в этом незнакомце отец Николас узнавал себя.

Уединение и тишина снова помогли инквизитору немного успокоиться. Он долго сидел на одном из сундуков у кровати, уставившись на голую стену перед собой. Пока воск догоравшей свечи не обжег его пальцы.

Потом лег на матрас и заснул.

1968 – Четвертое кольцо

Агенты Секуритате оккупировали весь четвертый этаж отеля «Афродита» в городке Бэйле-Еркулане. Похоже, директор не собирался с этим мириться и, стоя на лестничной площадке, проклинал их на чем свет стоит.

Георге Минку, сотрудник отдела по борьбе с преступлениями в области науки департамента Тимишоара, понял, что тот не угомонится, если ему не пригрозить.

– Из-за нас вы теряете клиентов, да? – крикнул он здоровяку-директору, лицо которого побагровело от злости. – А о том, что здесь два месяца жил нацистский преступник Виорел Трифа, вы уже забыли? Почему не даете нам нормально работать, вы что, его сообщник?

Эти слова произвели эффект. Директор побледнел, проворчал что-то себе под нос и ушел, сопровождаемый двумя официантами. Минку вздохнул, покачал головой и вернулся в номер, в котором Трифа жил до ареста.

Янку как раз заканчивал говорить по телефону. Минку сел на кровать.

– Ну, какие новости?

– Да никаких. Он сказал, что сообщник Трифы, Йон Ремесул – тот, помоложе, – успел сбежать. Выходит, у нас есть только слова самого Трифы и документы, которые у него нашли.

– А от Трифы чего-нибудь добились?

– Почти ничего. Он – совсем развалина, зубов нет – едва говорит. Под током два раза терял сознание. Убеждает нас, что его торговая компания была заинтересована в сотрудничестве с нашим правительством в целях совместного использования термальных вод реки